Смысл «энергоперехода», который происходит вне зависимости от того, какой именно проект нового мирового порядка победит, вкратце можно озвучить следующим образом: принимаемое экологическое законодательство собственно к экологии не имеет ни малейшего отношения, зато оно имеет отношение к разделению всей мировой промышленности на две основные группы — доноров и получателей грантов. Донорами становятся предприятия, производящие «карбоново избыточную» продукцию, получателями грантов — предприятия, которые будут отнесены к экологически чистым.

В реальности, конечно, сложно назвать экологически чистыми (к примеру) солнечные электростанции, в цикле производства, эксплуатации и утилизации которых имеются крайне вредные для экологии участки. Да и с «карбоновым следом» там тоже всё в порядке. Предприятия шестого уклада — вся эта тонкая химия, биогенетика, молекулярная биология, робототехника, интегрированные скоростные транспортные системы — они в циклах «производство/утилизация» будут выделять ничуть не меньшие объемы углерода. А возможно, и побольше.

Но здесь как с ковидом — неважно, сколько заболели, важно, как учли в статистике. Поэтому грантополучатели (а это как раз преимущественно предприятия шестого уклада) будут назначены ими, если потребуется, даже директивным путем. Ну, а все остальные будут объявлены столь же волюнтаристски плохими и неэкологичными, а потому компенсирующими наносимый природе вред денежными отчислениями (карбоновый налог в той или иной форме). Правда, получателем этого налога станет не природа, а грантополучатели, но это уже детали.

Фактически же смысл всей этой истории — создать новый механизм перераспределения от всех в пользу наиболее развитых. Новая версия колониализма, просто более цивилизованная.

Почему доноры вынуждены поддерживать эту ахинею насчет экологии и соглашаться с ухудшением своего положения? Да потому что развитые страны обладают мощным инструментом навязывания своей воли — правом допуска на крупнейший европейский рынок. Вы, конечно, можете не согласиться с выдвинутыми условиями, но тогда дорога на него вам будет закрыта. А это для многих станет просто крахом. Поэтому лучше потерять часть, чем всё.

Понятно, что грантополучатели получат тройной эффект. Во-первых, они компенсируют высокую стоимость «зеленой энергии», которая выполняет роль механизма, препятствующего шантажу поставщиков энергоресурсов. Запад сделал вывод из нефтяного кризиса, который устроили в семидесятых арабы, и сделал вывод из «мюнхенской речи» Путина. В этом смысле переход на собственные источники энергии плюс жесткая диверсификация поставок извне создает подушку безопасности. Вот ее и оплатят доноры.

Второй эффект — высокие технологии всегда эффективнее, а потому сам факт перехода к ним на фоне торможения развития конкурентов за счет изъятия у них через «карбоновый налог» части ресурса развития обеспечит развитым странам опережающие темпы развития.

Ну, и третий эффект — прямой. Изъятие этого ресурса у стран-доноров увеличит собственный ресурс развития для развитых стран-грантополучателей.

Так что можно хоть до посинения рассказывать, что «зеленая энергетика» убыточна и неэффективна, но мы уже слышали рассказы безграмотного неуча в высоком кресле, что сланцевая добыча — это пирамида, которая схлопнется вот-вот. И где теперь эта добыча и как дела у неуча?

Нулевая рентабельность

Европа между тем наращивает мощности ветровой и солнечной генерации. 27 процентов — солидная доля в энергобалансе, но здесь стоит понимать специфику этих генерирующих источников.

Для производства одного и того же количества энергии солнечная и ветровая генерация должна иметь приблизительно в 3-4 раза большую установленную мощность, чем «традиционная». Иначе говоря, 1 мегаватту, произведенному на «обычной» электростанции соответствует примерно 3-4 мегаватта мощности, которые требуется ввести в строй в виде ветровой или солнечной электростанции. Это, конечно, связано с неустойчивым снабжением «зеленой» энергетики соответствующим энергоресурсом. То нет ветра, то ночь, то пасмурный день. Поэтому капитальные затраты на строительство «зеленой» энергетики существенно выше, а ее доля в потреблении растет гораздо медленнее, чем ввод в строй ее мощностей.

Зато впоследствии эти затраты «отбиваются» за счет фактической бесплатности энергоресурса.

27 процентов доли в энергобалансе — это уже достаточно близко к точке нулевой рентабельности, когда затраты на капитальное строительство начинают соответствовать затратам на поставку «традиционных» энергоресурсов для «обычной» энергетики. Еще года два — и начнет проявляться эффект бесплатности энергоресурса, и тогда «зеленая» энергетика начнет становиться рентабельной, а еще через 5-7 лет будет экономически более эффективной, чем «традиционная».

В этом и заключается основная проблема энергоперехода — он чудовищно дорог в своём начале. Это затраты, которые может потянуть только очень устойчивая и очень большая экономика, причем на протяжении довольно длительного периода — нескольких десятков лет. Неудивительно, что серьезные успехи в энергопереходе демонстрируют только три ключевые мировые экономики: европейская, американская и китайская. При этом Европа явный лидер, но это объясняется тем, что американцы обладают существенными запасами собственных углеводородов, причем американский рынок настолько перенасыщен ими, что цены на нефть и газ являются самыми низкими в мире (ну, или одними из самых низких), что дает им возможность не слишком спешить. У Китая другая проблема — китайцы уже успели крупно «накосячить» с ускоренным энергопереходом и создали два года назад мощный энергокризис, когда умудрились вывести слишком большие угольные мощности, не компенсировав их вводимыми «зелеными» мощностями. И Китай накрыл тяжелейший энергетический кризис, из которого они вышли, скорее, благодаря пандемийным локдаунам.

Поэтому ни Китай, ни Штаты не спешат в этом соревновании. Европе же деваться особо некуда — она критически зависит от поставки энергоресурсов, а эпоха дешевого газа и нефти в связи с кризисом в отношениях с Россией закончилась. Поэтому европейцы сейчас нажимают на «зеленую» энергетику, стремясь быстрее выйти на «нулевой» уровень, а затем и на уровень боле высокой рентабельности. Плюсом к этому уже очень скоро начнет поступать «карбоновый налог», который также будет компенсировать огромные затраты на энергопереход.

Скорее всего, европейцам удастся примерно к 2030 году совершить энергопереход и еще лет за пять создать уже устойчивый новый энергобаланс, что сделает ее практически независимой от внешних источников энергии. К этому же сроку и Китай, и США тоже близко подойдут к этим пороговым показателям, а значит — нефтяная эра объективно завершится. Это не значит, что нефть и газ перестанут быть востребованными, но время высоких цен на них уйдет окончательно в прошлое.

Поэтому так спешит саудовский кронпринц Мохаммед — времени очень мало, и его проект «Вижн 2030» ориентирован именно на этот дедлайн. Россия, понятно, остается у разбитого корыта. Нам остаются последние десять лет, пока российские нефть и газ еще будут востребованы, далее — это будут уже наши проблемы. На фоне разрушенной до основания инфраструктуры, уничтоженной промышленности и ограбленной страны нам останется только вспоминать о триллионах середины нулевых годов, которые испарились не на реконструкцию страны, а на обжирание друзей президента, спустивших в никуда колоссальный ресурс развития и сожравших попутно еще и ресурс устойчивости страны.