Существует такая точка зрения, что по мере продвижения кризиса противоречия в правящей страте усиливаются в связи с сокращением инфраструктуры, составляющей экономическую основу существования этой страты. В более упрощенном виде: «пирог сокращается, элиты начинают жрать друг друга». Что в свою очередь подразумевает близкий крах режима.

И да, и нет. Да — это то, что противоречия обостряются, и внутривидовая борьба усиливается. Более того — когда кризис перерастает из структурного в системный, меняются и правила борьбы. В сущности, остается только одно правило: правил больше нет. Но является ли это причиной краха системы?

Для наступления какого-нибудь события нужно возникновение двух видов условий: необходимых и достаточных. Необходимые — это те, без которых событие возникнуть не в состоянии. Достаточные — это те, которые неизбежно ведут к наступлению события. Как правило, если кризис развивается по классическому сценарию (крах модели — структурный кризис — системный кризис — катастрофа) вначале возникают необходимые условия. Они создают свою собственную «экосистему», в которой начинают вызревать условия достаточные.

Сокращение и исчерпание ресурсной инфраструктуры — это всегда необходимое условие. Оно является следствием краха модели развития, что приводит вначале к ускоренному проеданию ресурса развития вплоть до его исчезновения, после чего система начинает проедать уже ресурс устойчивости. Именно в этот момент и начинаются элитные войны, так как процесс исчерпания ресурса всегда неравномерный. У кого-то он идет быстрее, у кого-то медленнее. Кто-то имеет доступ к источнику, а кому-то приходится проталкиваться к нему через толпу таких же. Естественно, что в ходе такой борьбы кого-то съедают, соответственно, кто-то глодает их останки. Однако такая борьба вообще никак к краху самой системы не относится. Попробую привести пример.

Архаичный человек, живущий в присваивающей экономической модели, постоянно сталкивается с исчерпанием пищевой инфраструктуры. Попросту говоря — охотники выбивают всю дичь, а женщины и дети выбирают все съестные корешки-ягоды на территории проживания. Возникает пищевой кризис. Самый простой способ его разрешения — отнять чужое или выгнать живущий по соседству чужой род (племя) с его территории и какое-то время жить просто за счет увеличения кормового угодья. Конечно, это всегда сопряжено с риском, что выгонишь не ты, а тебя, но это именно самый простой способ, и если он не срабатывает, то приходится прибегать к способу посложнее — откочевать. Правда, этот способ хорош только в том случае, если ты откочёвываешь на свободную территорию. И нехорош, когда свободной территории не находится. Кстати, мы видим, что российская знать частично рвет друг друга на коренной территории, частично — вынужденно откочевала в чужие юрисдикции, где ее рвут уже чужие. Всякие Фридманы-Авены теперь и на себе ощущают все ужасы капитализма. Нужно было учить научный коммунизм, а не получать зачеты за бутылку. Ну, или кто там чем получал эти зачёты…

Однако всё это всё равно происходит в рамках одной и той же архаичной фазы и в рамках одной и той же экономической модели — присваивающей. С исчерпанием инфраструктуры кризис усиливается, схватки становятся всё более ожесточёнными, но никакого выхода из сложившейся ситуации нет. Архаичный человек умеет только охотиться и копать корешки. Система остается прежней, генерирующей один и тот же циклический кризис. И в итоге можно вымереть, как вымерли неандертальцы, которых истребили кроманьонцы. Но кроманьонцы так и остались в рамках все той же самой системы экономических и, соответственно, социальных отношений. Что в итоге привело к аналогичному кризису уже у них.

И вот здесь возникает «развилка» — в обстановке жесткого голода и набегов соседей кому-то приходит в голову не убивать с огромным трудом добытую козу, а наоборот — начать о ней заботиться, кормить дефицитной травой, защищать от волков и соседей, но в итоге получить от нее козлят и молоко. И постараться сохранить и преумножить. А вместо того, чтобы смолоть зерно в муку, высадить его и тоже защищать от набегов соседей и вредителей, дождавшись будущего урожая.

Так возникает самая примитивная, но при этом совершенно иная модель экономики — производящая. Которая поначалу не дает преимущество, а, скорее, наоборот — создает дополнительные трудности и проблемы к уже имеющимся. Но рано или поздно при грамотном управлении этим проектом новая система начинает приносить доход — то есть, полученный с ее помощью ресурс начинает превышать ресурс вложенный. Для более высокого уровня технологий динамика роста всегда выше динамики роста технологий низкого порядка, и то племя, которое сумело пройти самый сложный этап строительства новой модели, получает преимущество перед соседями, остающимися в прежнем архаичном укладе.

В рамках теории катастроф это означает, что племя прошло катастрофу и вышло на новый уровень, создало новую систему. Более высокого порядка, более технологичную и более успешную, так как получает на единицу вложенного труда больший ресурс. Далее понятно: возникает избыточный ресурс, который позволяет более успешному племени выделить внутри себя касту воинов, которые уже на постоянной и профессиональной основе будут и защищать, и завоевывать, что даст качественное преимущество перед другими племенами, в которых охотники совмещают и функцию добычи ресурса, и функцию его защиты и захвата. 

Более «продвинутое» племя вытесняет менее успешных конкурентов, но главное: у более высокого уровня развития технологий появляется принципиально новый ресурсный базис. Если для архаичной страты ценностью является пища, существующая на территории проживания, то для традиционной фазы, которая пищу выращивает сама, ценностью является плодородная почва, которая не имеет никакой ценности для архаичной фазы. То есть — мало того, что более успешные вытесняют менее успешных, но ко всему менее успешные не могут использовать ресурсную инфраструктуру более успешных — экономика «не той системы». Итог известен и понятен — в обозримые сроки перешедшая на более высокий уровень система вытесняет систему низкого уровня, соответственно, менее успешные маргинализируются и вытесняются куда-то далеко на периферию. Катастрофа заканчивается выходом на другую систему, которая лишена предыдущих противоречий (но, естественно, у нее есть другие, свои). Новая система обладает запасом роста, огромным новым ресурсом, новой, более сложной экономикой и, соответственно, более сложной социальной структурой. А значит — интегральная составляющая всего этого более устойчива, чем предыдущая система. Что и предопределяет ее успешность в конкурентной борьбе.

Всё сказанное вроде бы очевидно. Но вернемся к началу. Исчерпание ресурса — это необходимое условие для запуска катастрофы. Создание новой системы отношений и выход на новую ресурсную инфраструктуру — достаточное условие для запуска катастрофы с выходом на новую, более устойчивую систему. И, естественно, что в эту новую систему попадут далеко не все из тех, кто вошел в эту катастрофу в рамках предыдущей системы.

То есть — элитная драка и война всех со всеми не ведет к краху системы. Она ведет к продолжению катастрофы. Фактически бесконечному продолжению, где концом ее становится полное исчезновение самого социума. Именно так исчезли цивилизации Мезоамерики при столкновении с пришедшими на их территорию европейцами — они просто не успели эволюционировать и создать конкурентноспособную с европейской модель. Приход европейцев запустил катастрофу, которая очень быстро разрушила индейский социум полностью. Выжившие индейцы стали периферией новой системы и остаются маргиналами по отношению к ней и по сей день. Левацкие проекты индейского социализма вроде того, который пытался продвинуть в Боливии Моралес, исходно неуспешны, а в некоторых случаях вырождаются в банальный криминально-мафиозный андерграунд, как это произошло с боливарианским индейским «сосьялизмо» Чавеса. 

Какое это имеет отношение к нашей, чисто российской сегодняшней истории? Да самое прямое. Необходимое условие катастрофы создано — модель развития, основанная на торговле сырьевыми ресурсами и разворовывании бюджета, исчерпана. Сокращение пищевой инфраструктуры привело к свирепой войне внутри правящей знати, при этом ни те, кто рвет друг друга внутри страны, ни те, кто бежал из страны и попал в жернова «партнеров», которые методично выжимают из них непосильно украденное, не имеют и не могут иметь преимущество друг перед другом. Сильные жрут слабых, после чего среди выживших снова происходит перманентная дифференциация на новых сильных и новых слабых. И эта музыка будет вечной вплоть до полного распада системы. Причем — что важно — без создания на ее месте какой-то иной. То есть, если мы увидим в телевизорах «Лебединое озеро» или с удовлетворением увидим на фонарях известных сегодня деятелей — сама система останется прежней. Без создания новой модели развития, без создания принципиально новой ресурсной инфраструктуры, основанной на ином ресурсном и инфраструктурном источнике, мы так и будем угасать. С большей или меньшей скоростью. И даже развал страны на какие-нибудь княжества, ханства или улусы ничего не изменит, так как модель «продать и украсть» будет генерировать одно и то же противоречие.

Только смена модели позволит вырваться из циклического катастрофического процесса, но здесь нужно понимать — новая модель всегда (подчеркну — всегда) кредитна. То есть, вы вначале вкладываете и расходуете дополнительно к текущим расходам ресурса на поддержание текущей устойчивости дополнительный ресурс. И как любой новый проект, он совершенно не обязательно сможет окупиться. Либо проект будет неверным, либо им неграмотно будут управлять — в общем, мало его запустить, его еще нужно довести до логического завершения.

И вот только тогда, когда новый проект выйдет на устойчивую новую модель, та элитная группа, которая запустит процесс, получит качественное преимущество перед всеми остальными и сможет выйти из бесконечной и безнадежной войны всех со всеми. Выйти на своих условиях, очень быстро закрыв предыдущий проект и изгнав всю отставшую от нее экс-элиту на периферию. Как это произошло после Гражданской войны, когда графы и княгини закончили свой путь парижскими таксистами и проститутками.

Драка одних путинских уголовников с другими — это не крах системы. Это просто следствие катастрофы. Имманентное свойство неразрешимого противоречия. Крахом путинского фашизма станет новый источник и новая модель развития, которые и похоронят нынешнее мафиозное государство. Если, конечно, кто-то сумеет их отрефлексировать, сформулировать и реализовать. И вот это и станет достаточным условием для перехода нынешней катастрофы в новое устойчивое состояние страны.

Проект возрождения

Вчерашнее откровение Дугина про необходимость отказа от модерна и возвращение к традиции можно было бы пропустить, как несмешную шутку и забыть. Однако в сказанном заложен определенный смысл. Стихийная деградация страны идёт достаточно быстрыми темпами, и нужно подвести под нее какую-то пояснительную базу. Это не мы такие бездари, что ничего не можем. Это объективная необходимость восстановления суверенитета через возвращение к истокам. И в такой парадигме проваливший всё руководитель страны и его клика, разворовавшая ее, сразу становятся мудрыми правителями, рассчитывающими на годы вперёд свои планы и проекты.

В реальности деградация никогда не бывает проектной. А если кто и пытается вернуться к истокам — то у него всегда получается Кампучия «красных кхмеров» и никак иначе.

Традиционная фаза развития основана на ключевой ценности — плодородной земле, на которой можно выращивать еду, извлекая из нее больше вложенного. При этом существует минимальный предел, за которым земля теряет ценность, даже если она способна что-то выращивать. В среднем в дореволюционной России земледелие было основано на формуле «сам-три» — то есть, на одно посаженное зерно собиралось три зерна нового урожая. Что и обуславливало динамику отставания от Западной Европы, в которой в разных ее частях урожаи собирались в диапазоне от «сам-пять» до «сам-семь». И дело не только в плохих российских почвах. Сам сельскохозяйственный сезон очень сильно отличался по продолжительности: в России еще в мае может выпадать или даже лежать снег, а в Западной Европе начало сельскохозяйственного сезона — конец февраля-март. Соответственно и завершение его: уже в октябре неубранный в России урожай практически однозначно оказывается под снегом, в Западной Европе зачастую половину ноября можно продолжать работы. Температурный режим, инсоляция — все это оказывает влияние на вегетативные свойства сельхозкультур, что и обуславливает различия.

Уже поэтому задача модернизации и ухода от традиционной экономики была для России вопросом выживания. Даже в традиционной фазе развития конкурентная борьба по объективным показателям была безнадежной, а когда Западная Европа начала переходить к мануфактурному, а затем и индустриальному способу производства, шансов у России не оставалось совсем.

Переход в новую фазу развития невероятно сложен и затратен, сопровождается коренной ломкой всех устойчивых структур и систем, приводит к колоссальным издержкам и жертвам. В либеральной среде принято упирать на потери СССР в ходе индустриализации, однако не уточняется, во сколько обошлась индустриализация, к примеру, Англии. Которая при этом шла гораздо дольше, а значит, Англия имела гораздо большее время для адаптации своих систем и структур к переходу. По разным подсчетам, переход Англии от традиционной фазы к индустриальной обошелся ей в треть населения. Которое вымерло «на месте», было казнено, отправлено на каторжные работы и умерло на них (достаточно вспомнить приключенческий пиратский роман «Одиссея капитана Блада», где Блад как раз был тем самым каторжником периода перехода). Англию времен «огораживаний» называли «страной виселиц».

Франция заплатила за переход чудовищную цену кровавых революционных событий и войн. Пожалуй, только Германия перешла в щадящем формате, но исключительно по результатам победы в войне над Францией и полученным от нее 5 миллиардам франков контрибуции (по нынешним деньгам это два-три триллиона долларов, которые немцы пустили на модернизацию, а не на Олимпиады, аквадискотеки и прочие полезные штуки). Поэтому немецкий Зондервег обошелся с Германией достаточно мягко.

Возможно ли возвращение с более высокой фазы развития в предыдущую? Наверное, да. Но нужно понимать, что после перехода «вверх» условия жизни резко улучшаются, и население растет быстрыми темпами. Тем более, что индустриальная фаза в своем начале создает второй тип рождаемости: низкая смертность и низкая рождаемость. Переход между первым типом (высокая рождаемость и высокая детская смертность) и вторым приводит к буквально взрывному росту населения: рождаемость падает медленно, а смертность (в первую очередь детская за счет лучшего питания и лучшей медицинской помощи) гораздо быстрее. Как пример можно привести Египет, который 50 лет назад имел население в 20 млн человек, сегодня — 100 млн. Реформы Насера и переход Египта в индустриальную фазу привел к всплеску рождаемости, и сегодня большая часть населения страны — молодые люди до 40 лет возраста. Что порождает целую череду жестких противоречий, которые разрешаются в том числе и в ходе тяжелых социальных конфликтов и войн. Западная Европа, к примеру, ответила на переход между двумя типами рождаемости двумя массовыми мировыми войнами с миллионами жертв.

Проблема в том, что когда все противоречия фазового перехода к индустриальному типу экономики заканчиваются, социум приходит в гомеостаз, возвращение «взад» становится невозможным по причине избыточности населения. Его нельзя прокормить без индустриальных технологий выращивания пищи. Пол Пот и Иенг Сари доказали это предметным образом, когда выбросили население из городов и вернули его из Модерна в Традицию. За четыре года пришлось убить треть населения страны по вполне тривиальной причине — его стало нечем кормить. Слишком большая численность для предыдущей фазы развития. Отсюда и решение — мотыгой в основание черепа, так как смерть от голода и болезней была слишком медленной.

Идеи Дугина о возвращении к скрепам будут стоить не дешевле. То, что лично он готов к жертвам в 30-50 миллионам человек, сомневаться не приходится. Готовы ли мы на это, чтобы сделать ему приятное — тут, конечно, вопрос.

И, кстати, не нужно забывать, что процесс будет носить динамический характер, то есть, он обладает определенной инерцией. Достигнув точки равновесия между возможностями производства пищи в рамках традиционного уклада и численностью населения, процесс не сможет остановиться сразу — обезлюживание будет продолжаться далее. Убив половину населения страны, Дугин неизбежно убьет еще миллионов 10-15-20, пока процесс не истощится. В итоге от страны останется примерно треть. Миллионов пятьдесят от силы. Больных, ослабленных, опустошенных. Живущих в землянках и умирающих к тридцати годам. На такую огромную территорию это буквально ничего. И ее неизбежно начнут заселять пришельцы извне, для которых Дугин предусмотрительно расчистит поляну от лишних людей. Памятник ему, конечно, не поставят, но кумыс за его здоровье выпьют и кальян выкурят. Однозначно. Проект возрождения русского народа через Традицию подойдет к своему логическому завершению.

Сказанное, кстати, можно проецировать и на глобальные процессы, в частности, строительство «новой нормальности» (равно как и китайского «социального кредита», который есть то же самое, но с китайской спецификой), которая подразумевает как раз возвращение большей части населения планеты в предыдущую фазу развития, хотя, конечно, это возвращение будет не линейным и не примитивным, как у Дугина. Он требует прямого возвращения в традиционный уклад. Буквально «в лоб». Строители «новой нормальности» по сравнению с ним более гуманны, однако феодализм с интернетом — это все равно возвращение назад, а значит — процесс перехода обойдется человечеству в гекатомбы жертв. Массовое убийство людей в ходе «пандемии» 20-22 годов — пустяк по сравнению с настоящим переходом «вниз». Число жертв в таком случае будет на порядок выше. При этом нужно понимать, что в отличие от дугинского примитивного возвращения к «Традиции» «новая нормальность» — это все-таки Модерн. Но Модерн не «вверх», а «в сторону». Через ликвидацию сегодняшней системы и строительство новой, в которой хотя бы часть социума будет поднята «вверх» за счет резкого ухудшения положения всех остальных.

Проще говоря — даже Шваб и его заказчики все-таки смотрят в будущее. Хотя оно для большей части человечества не несет ничего, кроме смерти и утраты всего. Дугин смотрит только в прошлое. Будущего в его системе ценностей нет в принципе.

Автор — независимый политаналитик Анатолий Несмиян (@ElMurid)