Академик Аганбегян со своей моделью стремительного обнищания населения страны уже к концу этого года до экстремальных 30 процентов безнадежно нищих вынуждает задаваться сразу целым рядом вопросов.

Нужно сразу сказать: эта модель означает качественный сдвиг в социальной стратификации российского общества. При нисходящем тренде 30 процентов безнадежно нищих автоматически означают наличие кратно большего числа просто бедных людей — где-то в два раза большего числа. Для надежности возьмем половину населения страны, не ошибемся. Это — база следующих волн обнищания.

Можно, конечно, попытаться дать определения основным группам, разбитым по доходам. К примеру, что такое безнадежно нищий? Это человек, который в принципе не в состоянии обеспечить свои базовые потребности, а потому вынужден жить в долг у самого себя. Грубо говоря — либо заплатить коммуналку, но голодать. Или наоборот — не платить ее, но купить каши и просто поесть. Понятно, что долги в такой ситуации будут накапливаться, причем речь не только о денежных долгах: недоедание означает существенное ухудшение здоровья. Из состояния безнадежной бедности самостоятельного выхода нет. Человека можно только вытащить. И, конечно, заниматься этим никто не будет, а потому 30 процентов нищих могут в условиях путинской России только прирастать.

Так же можно описать группы бедных, а также людей, находящихся в более устойчивых состояниях. Но в модели Аганбегяна ключевым является иной момент: скорость прироста бедного и нищего населения. Даже не сам рост (то есть, первая производная), а скорость этого роста (вторая производная), его ускорение.

Очевидно, что существует предел, выше которого ускорение начинает фатальным образом сказываться на устойчивости конструкции. Опять же — чистая математика: при положительном значении второй производной функция устремляется вверх, в бесконечность. Но в физическом мире она наталкивается на предел устойчивости системы.

Собственно, именно ускорение, резкое обнищание населения становится причиной катастрофических сдвигов в социуме. Та же Арабская весна тлела чуть ли не десятилетиями, состояние кромешной бедности было вполне привычным для весьма значительной части населения, но засуха 10 года, последующее стремительное кратное подорожание продовольствия — и ряды внезапно безнадежно бедных буквально в три месяца увеличились примерно вдвое, а в крупных городах даже втрое. Цена на хлеб начала расти в августе, в декабре народ пошел на улицу.

Можно, конечно, говорить о рабской ментальности российского населения, как это любят делать либерально-демократические оппозиционеры, но гражданин России — это точно такой же человек. Голова, два уха и пятки сзади. А потому психологическое восприятие реальности у него примерно такое же, как и везде. Достаточно вспомнить события Болотной площади — креативный класс крупных городов, только-только привыкший к жизни, в которой у него были перспективы, внезапно оказался перед фактом, что перспектив больше нет. И не будет, особенно после заявления «тандема» о том, что, оказывается, они давно обо всём договорились, и в марте 12 снова будет Путин. С которым этот самый креативный класс точно не связывал никаких надежд.

Тогда Кремлю повезло в том, что остальная Россия, не имевшая таких перспектив, как в крупных мегаполисах, отнеслась к быстрому ухудшению ситуации относительно спокойно: не жили богато — нечего и привыкать. А потому волнения носили локальный характер и были подавлены относительно быстро имеющимися силами. Нелокальные волнения, как показали в конце десятых-начале двадцатых годов массовые выходы на улицу в большом числе городов, для режима несут куда как менее комфортное ощущение.

В общем, резкое ускорение — это всегда риск. И резкое массовое обнищание уже откровенно глубинного народа — риск крайне высокого порядка. На фоне последних двух лет, когда власть беспощадно избивала, а в случае с «пандемией» — откровенно истребляла население, новый фактор риска выглядит всё более угрожающим.

Что может режим этому противопоставить?

А он, конечно, будет решать возникающую проблему. Не оставлять же власть из-за таких пустяков в самом деле.

После того, как 30 процентов населения попадет внезапно для себя в кромешную нищету, а еще процентов 30-40 минимум существенно потеряет в доходах до крайне непривычного и очень некомфортного состояния тяжелой бедности, социальная температура общества, конечно, пойдет вверх. Чем быстрее будут происходить изменения — тем быстрее и выше будет подниматься температура. И опять эта проклятая вторая производная…

Удержать ситуацию, сбить температуру можно. Уже сейчас внутренний террор и внешний конфликт являются теми «таблетками», которыми режим закидывается буквально без счёта. Более того — еще есть резервы того и другого. Как экстенсивные через расширение, так и интенсивные — через качественное усиление. Еще где-то на складах ядерное оружие, еще нет на улицах тонтон-макутов или путинских «коллективос», так что определенный задел еще есть. Нюанс в том, что есть очевидное ограничение — серьезная деградация системы управления, которая не позволит поднять дозу принимаемых «таблеток» выше определенного предела, за которым лекарство окажется опаснее болезни.

Возможен и нетривиальный ход. Его, кстати, продемонстрировала Украина в 14 году, когда встал вопрос о том, чтобы в условиях тяжелейшего управленческого кризиса сбросить куда-то тот ресурс, которым воспользовались для сноса режима Януковича, и который стал угрозой для пришедшей к власти группировки. Поднятая маргинальная волна была брошена на Донбасс, где в значительной мере и была утилизирована, однако последствия как раз оказались тяжелее метода решения проблемы: взамен утилизации националистического сброда украинский власти получили затяжной внутренний конфликт, усугубленный внешней интервенцией. Который через некоторое время сменил формат и стал просто внешней интервенцией, усугубленной внутренним конфликтом.

Но свою задачу он решил: режим Порошенко тогда сумел удержаться у власти, а решение созданных им проблем в итоге было сброшено на следующие власти.

Кремль, достигнув предела возможностей как на внешнем конфликтном поле, так и в области внутреннего террора, может пойти на создание зоны контролируемого вооруженного гражданского конфликта внутри страны, что создаст своеобразную «социальную тепловую машину»: избыточная социальная температура, которую уже некуда отводить, будет сбрасываться на территорию гражданского конфликта, охлаждая при этом остальную территорию через истребление наиболее пассионарной части, которую и будут физически истреблять в зоне конфликта.

Здесь, конечно, снова встанут в полный рост вопросы предела возможностей управленческой системы. Проводить внешний конфликт, внутренний террор и поддерживать локальную гражданскую войну — и всё это на пределе возможностей — риск крайне высокий. Но альтернатива у режима всегда одна: уйти. Причем уход и потеря власти автоматически означают утрату собственности, а еще и неизбежные эксцессы в виде физического истребления тех, кто сегодня мелькает в телевизоре. Поэтому такую альтернативу режим просто не рассматривает. Ни в каком виде.

Автор — независимый политаналитик Анатолий Несмиян (@ElMurid)