У России проблемы в отношениях с «отцом», — считают воспитанные на психоанализе и либеральных идеях аналитики, частично улавливающие основные «тренды» нашего общества, и частично донельзя наивные (чего стоит одно только представление Медведева как лидера молодежи).

Митинги «За честные выборы» в России — не стремление к демократии, а семейная драма, конфликт «отца нации» с недовольными своей жизнью «детьми», утверждает в статье, опубликованной в The Boston Globe, журналист Пол Старобин. По его мнению, сейчас повторяются события, которые происходили циклически веками, в том числе при царизме. «В данном случае поколение, которое достигло совершеннолетия при Путине и первоначально мирилось с его строгой властью, зачастую даже восхищаясь, теперь от нее подустало», — говорится в статье.

Поэтому бунт, главная цель которого — свержение символического «отца», может породить опасный вакуум, после чего все вернется на круги своя: придет новый правитель с железной рукой. Патриархат в российском обществе — наследие православной византийской культуры — укоренен глубоко, убежден Старобин. Ссылаясь на «Домострой», он пишет: «Otets возвеличивается как властный (и непогрешимый) отец семейства». В этом контексте нация — огромная семья, а царь — глава семьи. Даже в советские времена этот менталитет сохранился.

После распада СССР в России возник вакуум лидерства, продолжает автор: Госдума слыла слабым и коррумпированным институтом, Ельцин имел проблемы со здоровьем и с алкоголем. Фигура Путина отвечала потребностям в сильном лидере, а Кремль, в свою очередь, культивировал поклонение Путину среди молодежи.

Модель «Домостроя» не дает рецептов, как сменить отца, который завел страну не туда. «Иногда смена отца возможна лишь путем катастрофических мятежей», — пишет автор, напоминая о большевистской революции и героях «Отцов и детей» Тургенева. Путин напоминает царей, так что мятежные настроения не могли не возникнуть. На сей раз предмет недовольства — коррупция.

«Западу и особенно Америке всегда было нелегко разгадать Россию, в том числе потому, что мы упорно полагаем, будто российское общество стремится к джефферсонианской демократии, которую выбрали мы сами», — рассуждает Старобин. Если же взглянуть на Россию изнутри, то скорее кажется, что антипутинское движение порождено не мечтами о демократическом обществе, а негодованием определенного поколения.

Кандидатура Алексея Навального на звание «нового лидера» вызывает у автора тревогу. Этот человек воплощает специфически-русский архетип «сердитого молодого человека, человека действия». Навальный — тургеневский Базаров, утверждает автор: по его мнению, идеология Навального туманна, а риторика напоминает о насильственных «чистках».

«Справедливый гнев может оказывать оздоровляющий эффект», — замечает автор. Но он опасается, что нынешняя ситуация будет развиваться в недемократическом направлении, поскольку Россия начала сворачивать демократию еще при Ельцине.

«Самые крепкие связи Вашингтон поддерживает с группой старых либералов ельцинского периода, но эти люди невысоко котируются среди молодежи, протестующей на улицах», — отмечает Старобин. Он также предостерегает, что публичные усилия США по поощрению антипутинского движения только повредят делу, ибо позволят Путину разыграть карту «вмешательства иностранцев».

В России разгорелась семейная ссора, и посторонним трудно понять, в чем причина и чем дело кончится, заключает автор. Россияне приходят к мысли, что Путин — отжившая фигура. «Но отцы почти всегда отказываются признавать, что их время миновало».

The Boston Globe