The Economist: как инвестируют супербогачи
Семейные офисы, через которые самые богатые люди из числа 0,001% инвестируют средства, превращаются в новую силу глобальной финансовой системы, о которой мало кто слышал.
Вспомните верхние эшелоны инвестиционного бизнеса, и вам на ум сразу придут затхлые и старомодные частные банки где-нибудь в Женеве или в лондонском Мэйфэре с их мраморными вестибюлями и переговорными в стиле загородных поместий, чтобы супербогачи чувствовали себя там как дома. Но такая картина уже устарела. Есть и более точная картина: сотни стеклянных частных офисов в Калифорнии и Сингапуре, которые вкладывают деньги в канадские облигации, в европейскую недвижимость и в китайские стартапы. И их сверхбогатые клиенты сегодня подобно сомнамбулам забредают в политический шторм.
Мир финансов преображается
Миллиардеры все больше богатеют и избавляются от посредников, создавая свои собственные «семейные офисы». Это персональные инвестиционные фирмы, которые ведут поиски благоприятных возможностей на глобальных рынках. Их мало кто замечает, но они стали серьезной силой на рынках инвестиций, обладая активами на сумму около четырех триллионов долларов. Это больше, чем у хедж-фондов, и равно шести процентам стоимости всех мировых фондовых рынков. В эпоху популизма семейные офисы могут еще больше разрастись, а поэтому наверняка появятся очень неудобные вопросы о том, как они сосредоточили в своих руках власть, и почему они насаждают неравенство.
Это далеко не новая идея, ведь Джон Рокфеллер создал свой семейный офис еще в 1882 году. Но в этом веке их количество увеличилось многократно. В Америке, Европе, а также в азиатских финансовых центрах типа Сингапура или Гонконга таких офисов от пяти до 10 тысяч. Их главная задача состоит в управлении финансовыми активами, но наиболее крупные семейные офисы, где работают сотни сотрудников, занимаются самой разной работой: налоговой, юридической, а иногда выступают в качестве высококомпетентных дворецких, заказывая частные самолеты и ухаживая за домашними питомцами.
Такие предприятия очень дороги, а это значит, что создавать их имеет смысл только тем, чье состояние превышает 100 миллионов долларов, то есть, 0,001% мировой пирамиды. Свои удельные княжества создают азиатские магнаты, такие как Джек Ма (Jack Ma) из компании «Алибаба». Самые крупные семейные офисы на Западе, типа того, что был создан инвестором и филантропом Джорджем Соросом, распоряжаются миллиардами и обладают не меньшей властью и силой, чем фирмы с Уолл-стрит. Эти офисы вступают в соперничество с банками и компаниями прямого инвестирования, скупая целые фирмы.
Любой инвестиционный бум является отражением породившего его общества. Скромные паевые инвестиционные фонды появились в 1970-х годах после 20-летнего периода благоденствия американского среднего класса. Усиление семейных офисов свидетельствует о бурном росте неравенства. С 1980 года доля мирового богатства, которым владеет верхушка в 0,01% населения, увеличилась с трех до восьми процентов. Поскольку учредители семейных фирм получают дивиденды или прибыли от первоначального размещения акций, они обычно перераспределяют обретенные средства. Но после финансового кризиса доверие к инвестиционным менеджерам со стороны упало. Богатые клиенты внимательно пригляделись к тем комиссионным, которые приходится платить частным банкам, а также к их невразумительным стимулам, и решили отказаться от их услуг.
Эта тенденция вряд ли пойдет на спад. Количество миллиардеров по-прежнему увеличивается
За прошедший год их стало на 199 человек больше. В новом миропорядке те предприниматели, которые создавали свои фирмы после 1990 года, когда в мире был бурный рост, сегодня готовятся к распродаже своих акций и к обналичке активов. А в Америке и в Китае молодые предприниматели из сферы информационных технологий могут вскоре выпустить акции своих компаний на рынок, благодаря чему у них появится новая волна наличности, которую нужно повторно инвестировать. По этой причине авторитет и вес семейных офисов в финансовой системе может еще больше вырасти. В процессе такого роста усилятся и возражения против этих фирм, причем в геометрической прогрессии. Крайне неубедительно звучат самые очевидные из этих возражений — что семейные офисы порождают неравенство. Они — следствие, но не причина. Тем не менее, обеспокоенность существует, и поводы для тревоги налицо.
Во-первых, семейные офисы могут подвергнуть опасности устойчивость финансовой системы. Богачи, отсутствие прозрачности и рынки — это гремучая смесь. В 1998 году рухнул хедж-фонд на 100 миллиардов долларов «Долгосрочное управление капиталом» (LTCM), который управлял деньгами супербогачей. Вслед за ним едва не рухнула Уолл-стрит. Многие состоятельные люди клюнули на удочку Берни Мэдоффа (Bernie Madoff) с его пирамидой, которая распалась в 2008 году. Тем не менее, если судить по сегодняшнему дню, семейным офисам в ближайшее время вряд ли грозит катастрофа. Сумма их долга составляет 17% от стоимости их активов, а поэтому у них едва ли не самый низкий уровень заемных средств среди участников глобальных рынков. В конечном итоге они могут даже оказать стабилизирующее влияние. Их средства обычно находятся в деле в течение десятилетий, и поэтому они меньше подвержены панике, чем банки и многие хедж-фонды.
Но тревогу вызывает еще и то, что семейные офисы могут усилить власть богачей над экономикой. Такое возможно. Если бы Билл Гейтс решил вложить свои средства исключительно в Турцию, он завладел бы 65% ее рынка ценных бумаг. Но цель обычно заключается в диверсификации рисков, а не в концентрации власти и влияния. Для этого берется капитал из семейного бизнеса и вкладывается в разнообразный портфель акций. Индустрия семейных офисов в меньшей степени сконцентрирована, чем обычное управление активами, на рынке которого господствует несколько компаний типа «Блэк Рок» (BlackRock). В отличие от большинства фондовых менеджеров, семейные офисы приветствуют привычное, в том числе, долгосрочное планирование и стартапы.
Наибольшую тревогу вызывает опасность третьего рода: что семейные офисы могут получить привилегированный доступ к информации, к сделкам и налоговым схемам. Это позволит им превзойти по своим показателям обычных инвесторов. Пока признаков этого немного. По данным исследовательской фирмы «Кэмпден Уэлс» (Campden Wealth), в 2017 году прибыль среднестатистического семейного офиса составила 16%, а в 2016-м семь процентов. Тем не менее, у магнатов всегда хорошие связи. Семейные офисы постоянно усложняются (у каждого третьего из них как минимум по два отделения), из-за чего им гораздо проще уходить от налогов. Алчные брокеры и банки готовы расстелить красную ковровую дорожку перед семейными фирмами и заключать с ними сделки, которые недоступны простым инвесторам. Если все это даст семейным офисам несправедливые преимущества, и они укрепят свои позиции, последствия от неравенства в доходах станут намного серьезнее и приведут к катастрофе.
Богачи снова работают по принципу «сделай сам»
Надо быть бдительнее. А еще нужно больше прозрачности. В основе своей регуляторы, министерства финансов и налоговые органы новички в отношениях с семейными офисами. Но им необходимо сделать так, чтобы эти фирмы соблюдали правила торговых операций с использованием закрытой информации, чтобы дилеры одинаково относились к клиентам, и чтобы поддерживался налоговый паритет. А еще они должны подталкивать семейные офисы с активами в объеме, скажем, 10 миллиардов долларов к публикации отчетов о своей деятельности. В мире, где к привилегиям и льготам относятся с большим подозрением, крупные семейные офисы должны быть заинтересованы в усилении прозрачности. А в ответ им надо позволить работать спокойно и беспрепятственно. Они могут даже научить кое-чему работающие вхолостую компании по управлению активами, которые обслуживают рядовых инвесторов. Ведь многие из них смотрят на свои доходы и наверняка думают о том, как отказаться от услуг посредников.
The Economist, перевод ИноСМИ