УПРАВЛЕНИЕ РИСКАМИ

Лукашенко не ограничился установлением институционального контроля над страной. Отчасти сознательно, отчасти следуя своим политическим инстинктам, белорусский президент создал своеобразную систему самозащиты авторитаризма — множество механизмов для оперативного купирования потенциальных рисков стабильности системы. Таких базовых рисков у режима Лукашенко три: массовые протесты, раскол или заговор элит и внешнее давление. Рассмотрим каждый подробно.

Начнем с того, что значительная часть белорусов априори исключена из сферы политической активности из-за того, что в экономике доминирует госсектор. Благодаря широко используемой контрактной системе, когда наниматель не обязан продлевать трудовой контракт по истечении его, обычно годового, срока, у власти есть серьезный рычаг влияния на большую часть занятого населения. Аналогично студенты, потенциальный актив недовольной части общества, боятся быть исключенными из вузов, большинство из которых также являются государственными.

Власть стремится минимизировать протесты. Для проведения любого массового мероприятия в Белоруссии надо получать разрешение местных властей. «Меню» причин для отказа у них настолько большое, что подходящий повод может быть найден буквально для любого случая.

Собрать тысячи людей на несанкционированный протест сложно не только потому, что его политические перспективы туманны — нет ресурса на физическую борьбу с силовой машиной государства, но и потому, что потенциальные участники акций четко понимают, какие их ждут последствия: всегда был и остается риск получить административный арест и быть задержанным с применением силы. Власть сознательно не отступала от этого правила до оттепели августа 2015-го — февраля 2017 года, когда за участие в неразрешенных акциях только штрафовали. После того как полтора года либерализации режима стали давать свои плоды и страх выйти на акции против декрета «о тунеядстве» в регионах начал сходить на нет, силовикам дали команду возобновить привычную практику.

В преддверии возможных массовых акций силовики прибегают к превентивным задержаниям: лидеров и активистов оппозиции не допускают к месту проведения акции под разными предлогами — проверка документов, которая затягивается на несколько часов, пробивание по базе номеров автомобиля, который якобы может находиться в угоне, или простое административное задержание с последующим обвинением в мелком хулиганстве (например, «нецензурно ругался на улице», а свидетели — милиционеры).

Белорусская власть гибка, она умеет работать с общественным недовольством не только методами кнута, но и пряника. Пряник, конечно, не используют в случае оппозиционных протестов вроде акций против фальсификации на выборах — тут с недовольными обходятся просто как с врагами системы. Если, однако, власти, и лично Александр Лукашенко, чувствуют, что за протестом стоит широко распространившееся недовольство, они могут пойти на частичные уступки основной массе протестующих. При этом лидеров протеста все равно наказывают, как бы отсекая их от большинства недовольных и посылая этому большинству сигнал, что есть рамки, за которые выходить не стоит.

В 2011 году автомобилисты, возмущенные резким повышением цен на бензин, заблокировали центральный проспект Минска, сымитировав поломки машин. Несколько человек задержали и оштрафовали. Но в тот же день президент лично снизил цены на топливо4. К новой цене все равно пришли, но повышали ее постепенно, не давая недовольным нового повода для самоорганизации — не будешь же протестовать из-за роста цен на 1 %, пусть и каждые пару недель.

Полгода спустя работники добывающего предприятия «Гранит» массово вышли из официального профсоюза и подали заявления на вступление в независимый, одновременно протестуя против задержек зарплат. Лидера этого возмущения и руководителя нового профсоюза уволили, остальным выплатили зарплату, подняв ее в полтора раза5.

Схема работает и в масштабе всей страны — последние протесты «нетунеядцев» весной 2017 года подавили достаточно жестко, с сотнями задержаний и арестов. Но в то же время Лукашенко уступил, приостановив на год действие скандального декрета и пообещав исключить из него наиболее одиозные положения6.

При этом пропагандистские усилия власти направлены на дискредитацию протеста как такового и эксплуатацию исторически присущего белорусам страха перед социальными потрясениями. Гимн страны начинается со слов «Мы, белорусы, мирные люди». Этот же образ культивируется и машиной государственных СМИ, которая использует примеры зарубежных насильственных революций и последовавших за ними войн и хаоса.

Серьезный риск для любого авторитарного, а особенно персоналистского, режима исходит от элит — это может быть недовольство, заговор, переворот или раскол. Две «прививки», которые Лукашенко делает для профилактики такого развития событий, — это кадровая политика и культивация идеи безальтернативности власти.

Белорусский президент, как правило, не назначает на важные посты, особенно на должность главы правительства, харизматичных, амбициозных, слишком инициативных и публично активных людей. Сами чиновники, уже занимающие высокие должности, знают об этом и стараются не выделяться, не быть публичными, не раздавать много интервью, прятать свои семьи от журналистов.

Цель такой кадровой политики в том, чтобы ни у самих элит, ни у общества не возникло ощущения, что кто-то стабильно занимает место № 2 в вертикали власти. В Белоруссии нет и не должно появиться явного преемника или фаворита в глазах элит.

Из трех сыновей Александра Лукашенко младший, Николай, пока не подходит на роль преемника из-за совсем юного возраста. Средний, Дмитрий, далек от политики. Больше всего преемнических черт у старшего сына, Виктора. Он — помощник президента по национальной безопасности, по сути — «смотрящий» за силовыми структурами. Он курирует работу одной из них, Оперативно-аналитического центра (ОАЦ), и входит в состав совета безопасности страны.

Но даже этого недостаточно для консолидации вокруг Виктора Лукашенко серьезной части номенклатуры. Белоруссия не Средняя Азия, здесь нет монархических традиций наследования трона. Принадлежность к семье Лукашенко не добавляет легитимности ни в глазах народа, ни в глазах элит. Во всех публичных выступлениях на эту тему президент подчеркивает, что его дети не хотят для себя судьбы отца, да и он сам не видит их в роли своих преемников. Сегодня эта позиция выглядит искренней.

В Белоруссии действует несколько силовых структур: МВД, КГБ, Совет безопасности, Следственный комитет, прокуратура, ОАЦ и Минобороны. Они взаимно уравновешивают друг друга, а порой и конкурируют между собой. Особняком стоит служба безопасности президента, полномочия которой едва ли вообще чем-то ограничены.

Чтобы не допустить формирования кланов среди силовиков или того, что сотрудники какого-либо из ведомств проявят большую лояльность своему начальнику, чем президенту, Лукашенко регулярно проводит перетасовки кадров. Если Лукашенко подозревает, что тот или иной силовик уже не так ему предан, как раньше, он немедленно переводит его на должность, лишенную силовых полномочий, или отправляет на пенсию.

Чтобы у чиновников не возникало иллюзий, что существуют неприкасаемые, Лукашенко держит их в тонусе, регулярно заводя уголовные дела, обычно связанные с коррупцией. Редкие случаи перехода видных чиновников в оппозицию, которые происходили еще 10–15 лет назад, стабильно заканчивались уголовным преследованием — чтобы остальным неповадно было. Предать доверие президента в этой системе — главный грех.

Наконец, существуют внешние риски. Высокая степень зависимости белорусской экономики от РФ, широкий охват населения Белоруссии российскими СМИ и военная интеграция двух стран свидетельствуют о том, что у Москвы есть определенный ресурс влияния на белорусскую внутреннюю политику.

Учитывая это, Лукашенко с первых лет своего правления позиционирует себя в глазах Кремля настолько безальтернативным гарантом белорусско-российской дружбы, что каждый из трех сменявших друг друга президентов РФ, размышляя в моменты споров, кормить или не кормить Минск, в итоге всегда выбирал первый вариант. С точки зрения российского руководства, издержки в этом случае всегда оказываются меньше, чем расходы на то, чтобы удержать Белоруссию в своей орбите, если в ней после сокращения российской поддержки произойдут внутренние потрясения и неконтролируемо сменится власть.

Для того же, чтобы у России вдруг не возникло идеи самой сменить власть в Белоруссии, в стране есть только проевропейская оппозиция и не допускается появления пророссийской. Любые попытки создать такие структуры пресекаются спецслужбами. Нельзя, чтобы у Москвы возник план «Б», — монополия на пророссийский вектор в белорусской политике должна оставаться у Лукашенко. Чиновники, в отношении которых есть подозрения в чересчур тесных связях с Москвой, не будут допущены на важные посты, если о важных постах вообще можно говорить в белорусских условиях.

МАРГИНАЛИЗАЦИЯ АЛЬТЕРНАТИВЫ

Несмотря на раскрученный бренд «последней диктатуры Европы», в Белоруссии легально функционирует несколько оппозиционных партий и десятки критично настроенных по отношению к власти неправительственных организаций (НПО). Власть позволяет им существовать из-за того, что они выполняют следующие три функции: легитимируют действующую политическую систему, дают обществу канал для выхода недовольства и позволяют держать актив недовольных на виду, не выталкивая их в подполье.

В белорусской оппозиции представлен весь классический спектр европейской политики: от националистов и христианских демократов до либералов-рыночников, зеленых и социал-демократов. Есть даже левая партия «Справедливый мир», собранная из бывших коммунистов, не захотевших поддержать Лукашенко 20 лет назад. И хотя по закону эти партии должны насчитывать не менее 1000 членов, сегодня у них остались в лучшем случае сотни, у некоторых — лишь десятки активистов. Остальные числятся в списках формально.

Кроме партий есть политические кампании и движения, которые обычно создаются под конкретного кандидата перед президентскими выборами. Их идеология более размыта: «за все хорошее, против всего плохого». Некоторые из них живут в политике столько, сколько их лидер, некоторые переживают его.

Все эти структуры оппозиционны Александру Лукашенко по четырем линиям идеологического раскола: демократия/авторитаризм, сближение с ЕС/интеграция с Россией, культивирование белорусской идентичности/отказ от него, рыночная экономика/командная система. Каждая партия выбирает свой акцент. Из схемы немного выбивается партия «Справедливый мир», которая считает курс президента недостаточно социально ориентированным и не настаивает на сближении с ЕС. Но эта партия менее заметна и активна, чем проевропейские силы.

Суммарный рейтинг поддержки формальных оппозиционных структур даже в периоды падения рейтинга власти не превышал 20 %7. Основная причина — разочарование даже недовольной части белорусского общества в способности оппозиции объединиться и представить консолидированную программу развития страны на случай, если власть вдруг попадет к ним в руки. Постоянные внутренние споры и расколы в стане противников власти только поддерживают этот негативный образ.

В 2001 году, на вторых президентских выборах, против Лукашенко был выставлен хоть и не харизматичный, но единый оппозиционный кандидат — профсоюзный лидер Владимир Гончарик. В 2006-м демократических кандидатов было уже два — «единый» Александр Милинкевич и Александр Козулин, поддержанный теми, кого не устроил Милинкевич. В 2010-м альтернативных Лукашенко кандидатов было девять. Власть с удовольствием зарегистрировала их всех, несмотря на большие сомнения, что хотя бы трое из них собрали необходимые для выдвижения 100 тысяч подписей. В 2015-м демократический кандидат был один — Татьяна Короткевич, но за недостаточную резкость по отношению к власти ее подвергла остракизму абсолютно вся остальная оппозиция.

Причин такой разобщенности две. Во-первых, серьезный кадровый голод и нехватка новых лиц в белорусской оппозиции. Многие лидеры возглавляют свои партии столько же, сколько Лукашенко правит страной. Они держатся за свои места — быть в оппозиции к власти стало хоть и рискованной, но профессией. Никаких механизмов самоочищения руководства оппозиционных структур не существует: так же, как власть теряет обратную связь с обществом в отсутствие конкурентных выборов, ее теряет и оппозиция. Все провалы списываются на действия режима.

Во-вторых, у оппозиции нет стимула объединяться, потому что даже широкая коалиция не привела бы к успеху на выборах, где голоса считают отобранные властью люди, не давая наблюдателям контролировать процесс. Из-за многих лет безуспешной борьбы и отсутствия надежды на победу в обозримой перспективе оппозиционные политики просто не видят смысла жертвовать своими лидерскими позициями в небольших структурах ради роли второй скрипки в коалиции с непонятными целями.

Но и у такой слабой оппозиции есть важный институциональный потенциал. Любому, даже изначально аполитичному протесту, который возникал и будет возникать в белорусском обществе, нужно политическое представительство и координация. Единственные, у кого есть хоть какой-то организационный опыт, кто может хотя бы банально принести на митинг мегафоны, — это представители оппозиционных партий. Например, за неимением других выразителей народного недовольства оппозиция смогла быстро возглавить недавние социальные протесты против декрета «о тунеядство» по всей Белоруссии.

Негосударственные СМИ, акции протеста и выборы, когда власть обязана давать минимальный доступ к эфиру всем кандидатам, остаются единственными каналами коммуникации оппозиции с народом. Этого мало для того, чтобы переломить апатию и развеять недоверие массового избирателя.

Белорусы в большинстве своем не относятся к власти как к чему-то, что может измениться от их усилий, а скорее воспринимают ее как погодное явление. Когда на улице тепло, люди рады, когда дождь — недовольны. Они могут даже в сердцах выругаться, если ливень льет несколько дней подряд. Но объединяться в антидождевую партию или выходить на улицу протестовать против снегопада большинство не считает осмысленной тратой времени и сил.