«Я никогда не предлагал вернуться к советской системе формирования курса рубля»

— Допустим, ЦБ не отпустил бы нашу национальную валюту в свободное плавание. Не спалила бы страна в этом случае все наши многомиллиардные валютные резервы, пытаясь отстоять старый курс рубля?

— Я никогда не предлагал «палить резервы» или даже просто пытаться отстаивать какой-то определенный курс. Курс рубля должен формироваться исходя из содержательных представлений об уровне конкурентоспособности нашей экономики. Но еще важнее, чтобы курс рубля был стабильным, а не носился как сумасшедший гонщик из стороны в сторону.

Как поступают все разумные страны, столкнувшись с необходимостью существенной корректировки курса национальной валюты? Они резко меняют этот курс, а потом стабилизируют уже на новом уровне. А что сделал наш ЦБ? Он создал лавину ожиданий постепенным снижением курса и перспективой его дальнейшего обрушения. А дальше эта лавина уже пошла «с гор» сама, сметая все на своем пути.

В конце 2014 года рубль упал исключительно низко, неоправданно низко. Так, по оценкам ОЭСР, курс рубля занижен примерно втрое. Берется корзина товаров в России и США и вычисляется, сколько товаров можно купить на 100 долларов, предположим, в Америке и сколько можно купить из той же корзины в России. Исходя из этих таких межстрановых сопоставлений — при принятой всем миром методике, применяемой более 50 лет, — получается, что покупательная способность одного доллара эквивалентна примерно 23–25 рублям.

Если ставить во главу угла только наращивание резервов, знаете, как следовало поступить тогда? Надо было его зафиксировать на том, заниженном уровне. Ведь при заниженном курсе рубля автоматически происходит рост валютных резервов.

— То есть, с вашей точки зрения, важно именно зафиксировать курс рубля — пусть даже на откровенно несправедливом уровне?

— Давайте разберемся: что означает словосочетание «откровенно несправедливый уровень»? Справедливость — это не совсем экономическая категория. В экономике правильнее говорить об оптимальности.

Если курс национальной валюты занижен, то в экономике это означает субсидирование экспортеров за счет всех остальных — прежде всего за счет покупательной способности нашей зарплаты. Импорт в таких случаях становится относительно дорогим. И де-факто мы имеем субсидию в пользу экспорта.

В некоторых странах и в некоторые периоды такой подход был вполне оправданным. Он позволил разогнать импортозамещение, повысить технический уровень и ускорить экономический рост. Именно так, например, делали в Японии и Южной Корее в период «экономического чуда».

А вот если курс национальной валюты у вас завышен, то вы тем самым субсидируете уже импортера в ущерб собственному товаропроизводителю. Так, например, поступают сейчас Соединенные Штаты. Они оплачивают дефицит своего торгового баланса за счет печатания долларов. И пока есть желающие эти доллары брать, Америка вполне может себе позволить такой подход.

— Вы меня убедили в том, что в экономике бесполезно искать справедливости. Скажите тогда, какой курс рубля вы считаете в нынешних условиях оптимальным для нашей страны?

— Справедливость важна при распределении доходов и установлении налогов. Когда рабочим снижают зарплату, чтобы заплатить завышенный процент, а спекулянтам позволяют извлекать сверхприбыли на дестабилизации экономики и уводить их без уплаты налогов в офшоры — это несправедливо и неэффективно, убийственно для производства и населения.

Если говорить о курсе рубля, то его нужно устанавливать, руководствуясь соображениями стимулирования экономического развития. Заниженный курс валюты в сырьевой экономике — это не очень хорошо. Такой подход стимулирует экспорт сырья и накопление валютной выручки на офшорных счетах за рубежом. Потребность в рублях у экспортеров сырья, как правило, меньше, чем объем валютной выручки, что может вызвать избыточное предложение валюты и повышение курса сверх оптимального уровня — так называемую голландскую болезнь.

Конечно, эту проблему можно решить при помощи экспортной пошлины. Однако заниженный курс рубля был бы полезен, если бы наша экономика специализировалась на экспорте высокотехнологических товаров. В общем, курс валюты должен формироваться как один из инструментов системной политики развития, включающей таможенные пошлины, ограничения по спекулятивным операциям, правила продажи валютной выручки и многое другое.

В любом случае стабильность курса рубля имеет ключевое значение. Без стабильного курса национальной валюты в экономике невозможны инвестиции. Инвестор должен видеть перспективу ценовых пропорций, которые ожидают его в ближайшие три–пять лет. А когда курс скачет на 10% в неделю, никакие инвестиции невозможны. Вот почему перевод курса рубля в свободное плавание в наших условиях привел фактически к почти полному блокированию всего инвестиционного процесса в стране.

— И как же конкретно можно, по-вашему, договориться о стабилизации курса рубля? Надеюсь, не за счет «старых добрых» советских методов, когда доллар формально стоил 60 копеек? Ваши оппоненты намекают, что Глазьев предлагает именно что-то подобное.

— Когда моим оппонентам нечего возразить мне по существу, они начинают выдумывать «ложные мишени», приписывать мне то, чего я никогда не говорил.

Я никогда не предлагал вернуться к советской системе формирования курса рубля — это и не нужно и невозможно. Я предлагаю ориентироваться на опыт стран, совершивших в разные периоды времени резкие экономические скачки. Это, скажем, Западная Европа после Второй мировой войны. Это период «экономического чуда» в Японии. Это период резкого экономического взлета Южной Кореи. Это современный опыт Индии и Китая.

В указанные отрезки времени все эти страны были очень похожи на современную Россию — накануне экономического рывка в их экономиках было очень мало денег. Как была решена эта проблема? Путем создания внутренних источников доступного целевого кредита — источников, ориентированных на правильно выбранные приоритеты и хорошо продуманные планы развития.

Мы должны сделать то же самое. Другого механизма запуска экономического роста, кроме как кредитная эмиссия под обязательства предприятий по модернизации и роста производства, в нашем распоряжении сегодня просто нет. Вообще нет. Раньше были западные деньги. Сегодня их нет.

— Это все очень здорово. Но за счет чего вы создадите эти «внутренние источники доступного кредита» — не за счет ли печатания ничем не обеспеченных рублей, как говорят ваши оппоненты?

— Открою вам страшную тайну: все современные деньги обеспечены только долгами: и доллар, и евро, и иена. Так что этот аргумент моих оппонентов тоже от лукавого. Я никогда таких вещей не предлагал. Это не просто упрощение. Это сильное искажение тех предложений, которые я с коллегами отстаиваю и продвигаю.

А знаете, почему вокруг наших предложений создано такое безумное количество мифов? Потому что высокая стоимость денег — это ад для экономики и для инвесторов, но рай для банкиров. Когда деньги дорогие, банкиры получают сверхприбыли и превращаются в хозяев жизни — жизни, которая для всех остальных становится все более невыносимой.

Шумпетер назвал процент налогом на инновации. Речь идет о системе мер, основанных на научных знаниях о взаимозависимостях денежной и производственной сфер, о законах развития современной экономики. Наряду с целевой кредитной эмиссией для финансирования роста инвестиций и производства они предполагают частно-государственное партнерство на основе стратегического планирования, исходя из перспективных направлений роста нового технологического уклада, всемерное стимулирование инновационной активности, защиту валютно-финансовой системы от спекулятивных атак, снижение инфляции путем повышения эффективности производства и обеспечения добросовестной конкуренции. По наличию свободных мощностей и резервов повышения эффективности наша экономика может расти с темпом до 8% в год.

И не надо говорить, что я призываю к использованию «нерыночных методов». То, что я предлагаю, это абсолютно рыночная экономика. Это не экономика средневекового базара, где обращаются только монеты, как понимают сущность денег наши монетаристы. Это современная рыночная экономика с развитыми институтами кредита и с развитой системой рыночного планирования. Это сложно управляемая система, которая, конечно, отличается от модели рыночного равновесия из экономических учебников для первокурсников. Это то, что нужно нынешней России в реальной жизни. А эта реальная жизнь такова: наша экономика разбалансированна. Попытки лечить ее привычными простыми лекарствами не помогают и не помогут.

— А не приведет ли предлагаемое вами «непривычное и непростое лекарство» к тому, что мы проедим все резервы и останемся на бобах? Разве не к этому в конечном итоге привел эксперимент с советским Госпланом?

— Нарисованная вами картина бессмысленного растрачивания ресурсов — это то, что происходит в нашей экономике сейчас.

Формально ресурсов у нас сейчас много. Но они заморожены. Представьте себе грузовик с цистерной, которая наполнена бензином, — при том, что в двигателе этого грузовика бензина нет совсем. Может ли такой грузовик двигаться вперед? Конечно нет! Но почему же тогда мы требуем движения вперед от российской экономики?

Мы не ищем простых решений. Предлагаемая мною программа развития содержит систему весьма сложных в реализации мер. Она подразумевает резкое усиление требовательности к государственным управленческим кадрам, повышение квалификации этих кадров и создание механизмов их ответственности. Естественно, внедрение этой системы будет сопряжено с преодолением сопротивления коррумпированного чиновничества и развращенных сверхдоходами спекулянтов. Либо мы это сделаем, либо экономический спад перейдет в катастрофу.

Интервьюировал Михаил Ростовский, «Московский комсомолец» №27068 от 31 марта 2016