В феврале снижение валового внутреннего продукта страны составит примерно 2,7%, заявил министр экономического развития Алексей Улюкаев. А по итогам года он ожидает снижения ВВП от нуля до 0,5% при цене нефти в 40 долларов за баррель. О том, насколько реальны эти прогнозы, скоро ли закончится спад экономики и что может послужить драйверами ее роста, «НИ» рассказал директор программы «Экономическая политика» Московского Центра Карнеги Андрей Мовчан.

– В январе – феврале спад ВВП в России замедлился до 2,5–2,7% в год. По итогам 2015-го было 3,7%. Что стоит за этими цифрами: российская экономика начала оживать, или это некие статистические фокусы?

– На мой взгляд, за этими цифрами ничего не стоит, поскольку за месячными изменениями ВВП уследить вообще невозможно – это статистически недостоверная величина. Да и ее еще много раз будут пересчитывать и уточнять за счет сезонных факторов. Давайте все же будем рассматривать годовые показатели.

– Давайте. По всем прогнозам, спад в России продолжится и в этом году. Различаются только конкретные цифры: Минэкономразвития говорит о минус 0,5% по итогам 2016-го, МВФ – о минус 1,5%, консенсус-прогноз аналитиков ВШЭ – минус 2,5%. А каков ваш прогноз?

– Давать прогнозы – неблагодарное занятие, поскольку ВВП складывается из большого количества разных управляемых и не очень составляющих. К примеру, если государство в какой-то момент закажет 10 тысяч новых танков, это сильно увеличит ВВП, но не будет означать, что экономика окрепла. Поэтому получим ли мы в итоге минус 0,5%, минус 1,5% или минус 2,5%, сказать сложно. Во многом это зависит от того, будет ли государство проводить необеспеченную эмиссию – то есть печатать деньги в большем или меньшем объеме без соответствующего резервного или товарного обеспечения. Также, конечно, важна цена на нефть. Более-менее ожидаемо, что ВВП у нас будет падать, а его качество продолжит ухудшаться. Сокращается нефтяной экспорт, сокращается потребление, сокращается индустрия. Страна находится в рецессии, и никто это не отрицает. А конкретные цифры мы подсчитаем по итогам года.

– Как же, по-вашему, будет развиваться российская экономика в обозримой перспективе?

– Пока мы застряли в стагнации и в лучшем случае будем расти не более чем на 1–1,5% в год, в то время как остальной мир растет на 3%, а наиболее успешные страны – на 3,5–5%. В целом, с точки зрения благосостояния людей, их обеспеченности современной техникой и современными возможностями, с точки зрения пенсионного обеспечения, медицины, конкурентоспособности широкого спектра товаров, мы просто безнадежно отстанем, превратимся в своего рода Кению сегодняшнего дня. Там вроде бы есть свои прорывы, вроде бы строится какое-то общество, но какие товары кенийского производства представлены на международном рынке?

– Столь безрадостная перспектива – это следствие сырьевой модели, по которой живет наша страна?

– У самой по себе сырьевой модели (если суметь избежать часто сопутствующих длительной рецессии катаклизмов типа коллапса банковской системы, инфраструктуры или столкновения элит) – достаточно стабильное будущее, с ней мы спокойно проживем еще лет 50–70. Не исключено, что у нас появятся новые типы ресурсных доходов. Например, через российскую территорию начнут возить товары из Китая в Европу и обратно. Мы сможем взимать транзитные деньги, как наши предки в VIII–IX веках. Или использовать территорию Сибири для захоронения ядерных и прочих отходов. И, постепенно создав трех- пятифакторную модель чисто государственного социализованного дохода, мы в этом «кенийском» состоянии можем находиться очень долго. Это будет такая стабильная нищета.

– Считается, что слабая национальная валюта способствует экономическому оживлению в стране, поскольку играет в пользу отечественного производителя. Насколько эта закономерность срабатывает в России?

– Правильнее говорить иначе: сильная национальная валюта препятствует росту национального производства. Если у вас валюта дорогая, то и себестоимость продукции очень высокая. А если она дешевая, это еще ничего не гарантирует, поскольку в этом случае себестоимость тоже может быть высокой. Если вы закупаете в большом объеме ингредиенты на внешнем рынке, то слабая национальная валюта – плохое подспорье. Получается, что на самом деле себестоимость растет. Так что на сегодня мы не видим положительного эффекта от девальвации рубля, кроме, вероятно, каких-то очень узких областей, связанных с экспортом.

– Могут ли помочь экономическому росту «проекты века» типа чемпионата мира по футболу-2018? Или же они в нынешних условиях оказываются лишь неподъемным бременем?

– Такие проекты способствуют экономическому росту, только если они влекут за собой создание инфраструктуры, в которой экономика испытывает насущную потребность. Когда инфраструктура навязывается, пользы тут никакой нет. Подобные проекты могут локально улучшить местную инфраструктуру. Но когда это происходит, скажем, в Барселоне или Пекине, или в каком-то другом крупном городе, где инфраструктура по-настоящему нужна, то она потом работает. Если же речь идет о периферийных маленьких городах, которые не нуждаются в стадионах на десятки тысяч мест, в пятизвездочных гостиницах, то потом все это обречено на амортизацию, на разрушение.

– Может, тогда роль «локомотива» способен сыграть потребительский спрос?

– Откуда он возьмется, если у населения нет ни растущих доходов, ни уверенности в будущем? Которая, кстати, в идеале базируется не только на вере во власть, а еще на пенсионном обеспечении. Европейцы отдают государству почти 50% от своей зарплаты. Но они точно знают, что их ждет достойная пенсия и что они будут хорошо жить в старости. А если заболеют, то их медицинская страховка полностью покроет лечение в клинике высокого уровня. Поэтому они в отличие от россиян не копят на старость – у них нет «двойного пенсионного налога».

– Так существуют ли все же какие-либо драйверы для экономического роста в России?

– Структурные реформы – болезненный, но единственный по-настоящему серьезный драйвер. Драйвер – это привлекательность для инвестиций, а их ничего, кроме структурных реформ, в нашей ситуации не обеспечит. В России нет какого-то одного волшебного бизнеса, который сделает нас богатыми. Для такой страны, как наша, нужны условия для десятков, может быть, сотен разных типов бизнеса, которые будут развиваться. Тогда и можно говорить о стабильном экономическом росте.

Андрей МОВЧАН – директор программы «Экономическая политика» Московского Центра Карнеги. Родился в 1968 году. С 1993 года занимал топ-менеджерские должности в российских и международных финансовых институтах. В 1997–2003 годах – исполнительный директор компании «Тройка Диалог», в 2003–2009 годах руководил группой «Ренессанс Управление инвестициями», в 2006–2008 годах – банком «Ренессанс Кредит». Журнал Forbes в 2006 году назвал его самым успешным руководителем управляющей компании в России, а журнал «Финанс» в 2008-м – лучшим руководителем управляющей компании.

Источник — Новые Известия