Глобальный экономический кризис поставил перед экспертами — экономистами и политиками — ряд крупных вопросов функционирования современных хозяйственных систем. Эти вопросы требуют интеллектуального прорыва, осмысления новых реалий и нахождения решений задач, не имеющих однозначных решений. Некоторые ответы на кризисные вызовы давать трудно не только в интеллектуальном, но и в политическом отношении. Однако определяться все равно придется — и лучше рано, чем поздно.

Перечислим наиболее важные, по нашему мнению, вопросы, которые поставил кризис.

— Одной из основных проблем, приведших к кризису, является наметившееся в мире в последнюю четверть века доминирование интересов капитализации над интересами производительности труда.

Возникла ситуация, когда именно капитализация (а не устойчивость производства, не объем дивидендов) стала в первую очередь интересовать собственников. Этот показатель стоял в центре их внимания, и по нему они судили об эффективности менеджмента. В данном случае на второй план уходили показатели производительности труда, обновления производства. Точнее, эти два фактора играли свою роль, но лишь в том случае, когда они не противоречили росту капитализации.

На практике это означало стремление к максимальной концентрации производства в руках нескольких глобальных игроков (фирм), невозможность закрытия неэффективных предприятий и, напротив, готовность включать их в большие холдинги как фактор расширения рынка и капитализации.

В изменении мотивации собственников и менеджмента в направлении качественных аспектов развития фирм состоит главный вопрос регулирования, поставленный нынешним глобальным кризисом. По нашему мнению, это более глубокая проблема, чем регулирование финансовых рынков, которая при всей ее важности является производной от конфликта между капитализацией и производительностью.

— Далек от своего разрешения вопрос о модели посткризисного миропорядка, соотношения экономических сил и тех ролей, которые будут играть отдельные страны и регионы.

Ключевым здесь является ответ на вопрос о перспективах конструкции, которую Збигнев Бжезинский и Генри Киссинджер обозначают как «большая двойка» (G2), а Нил Фергюсон назвал Химерикой (Chimerica = China + America).

Речь идет о формировании глобального дисбаланса, который на протяжении десятилетия рассматривался как основа устойчивости мирового роста. В результате сложился режим, противоположный модели глобализации рубежа XIX-XX вв.: если сто лет назад капитал двигался из центра (развитых стран) на периферию (emerging markets того времени), то теперь развивающиеся рынки стали центрами сбережения, а США и другие развитые страны преимущественно потребляли.

Несмотря на явно выраженную ориентацию на эту новую конструкцию международных экономических и политических отношений, ее нельзя воспринимать как данность. Слишком много очевидных, как казалось, тенденций на практике демонстрировали несостоятельность. Однако от того, приведет ли эта тенденция к реальному возникновению G2, зависит многое как в механизмах выхода из кризиса, так и в конфигурации посткризисного мира.

— Неясными остаются вопросы новой финансовой системы и механизмов ее регулирования.

Все говорят о провале принципов саморегуляции финансовых рынков, обвиняя в этом экономический либерализм вообще и Алана Гринспэна в частности. Ведутся интенсивные дискуссии в различных международных форматах (G8, G20, Форум финансовой стабильности). Однако внятного понимания того, к какой модели регулирования следует прийти, не просматривается.

Дискуссии пока ведутся на идеологическом уровне и в основном в парадигме ХХ в. — о провалах рынка или провалах государства, о кейнсианстве и монетаризме, о необходимости создания новых регулятивных органов в национальном (сверхрегулятор в США) или международном масштабах. Все это представляет определенный интеллектуальный интерес, однако мало способствует продвижению к новой системе регулирования, отвечающей реалиям XXI в.

Вопрос о новой модели регулирования является ключевой проблемой системных кризисов. Это должна быть модель, отражающая реалии современного мира, включая скорость распространения информации, глобальный характер информационных и финансовых потоков, наличие качественно новых инструментов финансового рынка.

— Новая модель экономического регулирования должна будет сопровождаться определенными трансформациями системы финансовых расчетов и прежде всего новой конфигурации мировых (или резервных) валют. Сейчас дискуссия ведется о четырех основных вариантах.

Первый: сохранение лидирующих позиций доллара при усилении роли евро и нескольких традиционных региональных резервных валют.

Второй: усиление роли искусственной валюты международных расчетов (SDR) в качестве мировой резервной валюты.

Третий: появление новой резервной валюты, то ли альтернативной доллару и евро, то ли функционирующей наряду с ними, в этой роли многие видят китайский юань.

Четвертый: повышение роли региональных резервных валют и появление среди них некоторых новых (например, российского рубля). Предполагается, что множественность резервных валют станет подкреплением тенденции к многополярности мира и будет способствовать большей ответственности денежных властей соответствующих стран (поскольку резервные валюты будут конкурировать между собой).

— Наконец, формирование новой технологической базы и новой конфигурации мировых товарных потоков.

Кризис предполагает технологическое обновление, с которым связана трансформация спроса на многие товары производственного и потребительского назначения, и особенно на инвестиционные и топливно-энергетические продукты. Это скажется на ценах на большинство присутствующих на рынке товаров, выходе на новые равновесные уровни цен, что повлечет за собой и изменение политических конфигураций.

Все эти вопросы пока остаются без ответа, что неудивительно: требуется определенное время для их осознания, не только поиска решений. Поэтому-то кризис, подобный нынешнему, несет с собой в первую очередь серьезный интеллектуальный вызов.

Когда ответы будут найдены, можно будет говорить о начале последнего этапа кризиса — этапа выхода из него.

Пока же мы находимся в начале конца первого этапа кризиса. Мы уже в полной мере осознали его тяжесть и глубину. Можно даже сказать, что мы осознали инновационный характер этого кризиса. Однако все еще велика надежда на то, что кризис завершится как тяжкий сон и далее все пойдет по-прежнему. Вера в восстановление status quo продолжает оставаться одной из основных иллюзий как элиты, так и обывателей («общественного мнения»).

Мы понимаем некоторые элементы того, что должно составлять exit strategy, включая оздоровление бюджета (сокращение бюджетного дефицита), дезинфляцию (если борьба с дефляцией приведет-таки к инфляционному скачку, что представляется весьма вероятным), а также реприватизацию (возврат к нормальной частной собственности). Но мы пока не знаем механизмов выхода из кризиса и, соответственно, его продолжительности.

По-видимому, мир ждет достаточно длительный период неустойчивости. Названные выше системные риски, а также вызовы, стоящие перед экономической политикой ведущих стран, формируют основу нового этапа экономического развития — этапа, открытого началом глобального кризиса. С высокой степенью вероятности мы вступили в «турбулентное десятилетие» — период нестабильности экономического и политического развития мира и отдельных государств.

«Турбулентное десятилетие» не означает постоянного спада и того накала страстей, через который мир проходил осенью 2008 г. Это будут колебания в темпах роста, период неустойчивого роста со своими локальными подъемами и спадами, всплесками инфляции и попытками ее подавления.

Если пользоваться историческими аналогиями, можно сказать, что мы живем пока на этапе президентства Герберта Гувера применительно к кризису 1930-х гг. или президентства Ричарда Никсона, если сравнивать с 1970-ми гг. Уровень понимания кризиса и инструментов противодействия ему остается в парадигме опыта прошлого, в нашем случае — кризисов ХХ в. Такова же и политика помощи экономическим агентам: она ориентирована больше на спасение «героев прошлого», ветеранов индустриальных битв, чем на помощь росткам новой экономики, хотя о них, по крайней мере в последнее время, уже заговорили.

Приход Франклина Рузвельта, Маргарет Тэтчер и Рональда Рейгана с их принципиально новыми подходами к решению системных проблем еще только предстоит. Для их прихода надо осознать неэффективность борьбы с кризисом в традиционной парадигме и сформировать общественный спрос на новый курс — новый New Deal. И мы не знаем пока, каким он на самом деле будет.

Автор Владимир Мау — ректор Академии народного хозяйства при правительстве РФ26.08.2009, источник — «Ведомости» № 159 (2429)