Книга Михаила Зыгаря «Вся кремлевская рать: Краткая история современной России» вышла в середине осени и мгновенно стала бестселлером. После этого автор принял решение покинуть телеканал «Дождь», где шесть лет проработал главным редактором, чтобы заняться новым историческим проектом. Накануне прощания с телеканалом Михаил побеседовал с Ксенией Соколовой о том, что нужен аналог нюрнбергского процесса, о здоровых диктаторах, необходимости вытаскивать себя из рутины, попытках избежать заражения ненавистью и о необратимых изменениях в журналистике.

Михаил, я прочла вашу книгу «Вся кремлевская рать» и отзывы на нее и должна сказать, что вам удалось практически невозможное. Своим трудом вы угодили всем: я не видела ни одного негативного отзыва, все хвалят — от Акунина до Потупчик.

Да я и сам в шоке…

Для вас, как автора, этот хвалебный поток в ситуации, когда все против всех, не выглядит подозрительно? Возможно, все хвалят книгу про политику потому, что она на самом деле никого не зацепила?

Я так не думаю. Изначально я готовил себя к двум вариантам, и оба были плохие. Первый — книгу не заметят, второй — раскритикуют в пух и прах. Так что реакцией я доволен. Я человек внимательный, читаю, что про меня пишут, и вижу, что пишут много, и не только хорошего. Есть несколько критических отзывов, и, видя их, я спокоен. Люди, которые должны были сказать свое веское «вя», высказались, а значит, все в порядке.

А сами вы как свою работу оцениваете?

Я считаю, что в принципе получилось неплохо. Я всем рассказываю, что у меня была такая концепция – я как будто писал для читателя, который должен прочесть эту книгу через 100 лет, чтобы разобраться в хитросплетениях нашей, давно ушедшей в его понимании, эпохи. Я представлял себя в роли довольно беспристрастного исследователя, который честно рассказывает историю, старался писать для человека, который вне контекста, а не внутри. Но оказалось, что этот подход понравился именно тем, кто «внутри», их привлек этот стиль изложения. Хотя многих это смутило, писали, что это похоже на переводную книгу, будто бы человек из Wall Street Journal взялся описывать нам наши реалии.

Такой отзыв скорее комплимент.

Я намеренно так делал. Я знал, что не только люди в Москве читают книгу. И, например, если писал про «Красный Октябрь», то должен был объяснить, что это такое, человеку, который живет за пределами Садового кольца или европейской части России…

…А также существующего пространственно-временного континуума. Ваш подход в отношении читателя понятен. Скажите, а что эта книга значила для вас? Этап в профессии?

Да, она этап, конечно. Это моя третья книга, и каждая из них этап. Так получалось, что я каждый раз писал новую книгу в момент изменений в жизни.

Вы сказали, что в качестве идеального читателя выбрали человека, который будет изучать историю по вашей книге через 100 лет. Мне кажется, это очень любопытный и знаковый для этих времени и места журналистский выбор.

Я выбрал такого условного читателя, потому что невозможно писать книгу фактически про себя, собственный бэкграунд, про то, в чем варишься каждый день, не отстранившись от этого, не обретя взгляд со стороны. У Воннегута, кажется, в «Бойне номер пять», есть очень красивый образ: способность взглянуть на время так, будто это цепь скалистых гор. Я всегда пытался в себе это развить, вытащить себя за шкирку из ежедневной рутины, чтобы иметь возможность объяснить что-то людям, которые не будут жить в одно время с нами. Объяснить им, как мы дошли до жизни такой, почему случился Крым. Это же совершенно невозможно было себе представить.

Правда? А по-моему, ничего неожиданного не произошло. Крым вполне укладывается в концепцию эскалации комплексных дефектов в голове автора идеи.

Вы хотите сказать, что история с Крымом не стала для вас неожиданностью? Мне кажется, вы лукавите.

Ничуть. Более того, поскольку мы имеем дело с процессами развития психических отклонений, могу вас заверить, что Крым — лишь этап большого и удивительного пути. С высокой вероятностью можно предполагать, что Россия будет нарываться на ядерный конфликт.

Лично я, в отличие от вас, зарекся от каких-либо прогнозов именно после Крыма. Отлично помню, как стоял в аппаратной телеканала «Дождь», слушая какое-то выступление, и убежденно так говорил: это все просто невозможно, такого не может быть никогда. Потом понял, что крупно заблуждался и должен извлечь из этой ошибки урок.

Знаете, вы не первый человек, который мне говорит, что Крыма или еще чего-то, что придумал и осуществил Путин, по их мнению, просто не могло быть. Как правило, это говорят порядочные люди, привыкшие жить и поступать по правилам, для которых моральные нормы — не пустой звук. Реакция таких людей на происходящее совершенно объяснима: то, что они наблюдают в своей стране, находится вне рамок их представлений о человечности, здравом смысле, заповедях, логике. Но я давно поняла про свою родину одну вещь. С неотвратимостью божественного возмездия здесь всегда сбывается прогноз, который я называю «ХХ». Это значит «Хуже Худшего». Возьмите его на вооружение — и заслужите лавры Нострадамуса.

Мне все-таки кажется, что так не было всегда.

Ну как же не было?! С большинством диктаторов ровно так и было.

Я не сторонник ярлыков, всей этой психологической типологии. Что, мол, можно разделить людей на 175 типов и все станет понятно…

Но вы не будете возражать против того, что людей можно разделить на здоровых и больных?

Бывают здоровые диктаторы и больные диктаторы.

Здоровые диктаторы? Хотелось бы пример.

Молодые диктаторы, как правило, бывают вполне здоровы. Например, Лукашенко был здоровейшим человеком, но потом он врос в землю, дал корни, пророс картошкой и… перестал быть здоров.

Лукашенко все же не бредит идеей белорусского мира. Хотя пророс картошкой — это вы хорошо сказали. Повторю банальную вещь, но и правда трудно остаться адекватным, когда на своем картофельном олимпе ты совершенно, божественно один. Помраченный разум неизбежно создает собственную вселенную, возникает неправильное масштабирование, действительность заменяет собственноручно созданная пропаганда, начинается закручивание гаек, победоносные войны, захват соседних территорий, далее по партитуре, а потом случается упс. И заметьте, всегда совершенно неожиданно.

Власть меняет не в лучшую сторону любого человека. Главный редактор телеканала, когда долго находится на своем посту, тоже меняется.

Не согласна, что любого: чтобы стать диктатором, все же нужны определенные задатки. Тем не менее это хороший поворот беседы. Расскажите, Михаил, как неограниченная власть над сотрудниками телеканала «Дождь» изменила вас?

Если поверить в вашу гипотезу о том, что некоторых власть только украшает, можно утверждать, что я стал спокойнее, перестал нервничать, когда происходит плохое…

Сколько лет вы уже на галерах?

Шестой год.

До этого вы работали в «Коммерсанте»?

Я там проработал 10 лет, потом полтора года в NewsWeek, где был заместителем главного редактора, когда нас закрывали. В NewsWeek было очень живенько, период землетрясений был очень хорош.

Это когда главным редактором был Леонид Парфенов?

Нет, позже. Главредом был Фишман, мы с ним угробили журнал в хорошем смысле, то есть делали такой хороший журнал, что земля его не вынесла.

Понимаю. А в «Коммерсанте» вы с Андреем Васильевым работали?

Я работал при многих. При Васильеве, Бородулине, опять при Васильеве, при Мурсалиеве. Это были, впрочем, еще вегетарианские времена.

Вы заканчивали МГИМО?

Да.

Это заметно. У вас вообще имидж такого правильного парня, карьериста.

Я не карьерист.

Я знаю, и это противоречит первому впечатлению, которое вы производите. Я скорее представляю вас на другой стороне баррикад, где-нибудь на Первом канале в качестве интеллигентного, красивого ведущего политической программы.

То есть вы делите журналистов на тех, кто по ту и другую стороны баррикады?

Делю.

И тем самым вносите вклад в атмосферу ненависти. По-вашему, правильные мальчики должны быть за диктатуру, а «неправильные» пацаны — за свободу. Вы проводите между ними черту.

А вы не проводите черту?

Нет, я очень страдаю из-за этого разделения, мне кажется, это большая беда нашего общества.

Вы считаете, что нет плохих и хороших парней, а есть «разные»?

Да, конечно, я про это книжку написал. Есть парни, которые совершают преступления. Есть парни, которые совершают плохие поступки, но они не являются плохими, так как считают, что они хорошие.