Начиная с 2001-го в мире не было ни одного года без крупного конфликта, а политика основных центров силы приобретает всё более радикальный и наступательный характер. Предпосылки этого носят фундаментальный характер. Мир входит в начальную стадию ресурсного кризиса — вероятно, самого значительного за последние четыреста лет.

Добыча традиционной нефти с 2005 до 2011 года увеличилась лишь на 3%, стабилизировавшись на уровне около 83 млн. баррелей в день. При этом спрос стабильно рос — сейчас потребление жидких углеводородов составляет 88 млн. баррелей, и пятимиллионная разница покрывается за счёт гораздо более проблемных ресурсов. Объёмы мирового экспорта нефти снижаются с 2005-го года из-за стагнации добычи и роста внутреннего потребления в нефтедобывающих странах.

При этом дело не в экономических факторах. Вернёмся в середину 1990-х. За 1995 — 2004 г гг. мировая нефтедобыча получила 2,4 трлн. долларов, инвестиций, что принесло вполне весомый эффект в виде её роста на 12,3 млн. баррелей в день. За 2005 — 2010-й отрасль получила столько же, то есть годовой объём инвестиций практически удвоился. Однако, как было сказано выше, эффект от этих вложений оказался практически нулевым — добычу удалось удержать на прежнем уровне, и не более того.

При более пристальном рассмотрении ситуация выглядит ещё более жёсткой. Параллельно со стагнацией объемов добычи шло падение EROI — то есть соотношения между потраченной и произведённой энергией. Это соотношение последовательно менялось со 100:1 в 1930 г., 30:1 в 1970-м, и 11: 1 в 2000 до 8:1 к 2012-м. Иными словами, стагнация добычи в действительности означает уменьшение чистой энергии, содержащейся в добываемой нефти.

Итак, что же происходит? Вернёмся в 1949-й. На пике золотой эпохи нефти американский геофизик Хабберт сделал неожиданное заявление, предсказав её неизбежное окончание. Построив математическую модель жизненного цикла нефтяного месторождения, он получил график, названный его именем. Кривая Хабберта описывает ситуацию, когда за экспоненциальным ростом добычи на первом этапе следует стагнация, а затем столь же резкий спад. Спроецировав модель на нефтедобычу в целом, геофизик сделал два предположения — о том, что добыча нефти в континентальной части США достигнет предельных значений в 1970-м, и о том, что мировая нефтедобыча разделит судьбу американской к 2000-му году. Прогноз в отношении Штатов блестяще оправдался. Пик мировой добычи нефти в 2000-м не наступил, и потребители вздохнули с облегчением — однако, уже во второй половине «нулевых» стало ясно, что оно, возможно, было преждевременным.

Речь, разумеется, не идёт о немедленном конце нефтяной эры и физическом отсутствии запасов нефти. Формально их хватит ещё на десятилетия добычи. Однако добраться до них становится всё труднее, добыча становится всё менее эффективной, а попытки её наращивания — проблемными. В итоге объёмы добываемого перестают адекватно реагировать на рост спроса.

В масштабах отдельных стран «пики нефти» давно стали тривиальными. США прошли пик добычи в 1971-м, Канада — в 1974-м, Индонезия — в 1977-м, Сирия — в 1995-м, Малайзия — в 1997-м. Англия в 1999-м, Норвегия в 2001-м (в 2012-м страна добыла меньше, чем половину нефти, от добычи в 2000-м). Компанию перечисленным государствам составляет ещё достаточно длинный ряд производителей, вполне подчинившихся модели Хабберта. В целом, достаточно очевидно, что пик добычи «традиционной», простой в добыче и потому дешёвой нефти уже наступил.

Однако, традиционная нефть — это не столь уж большая часть мировых запасов углеводородов. Скажем, нефтяные пески только Канады и Венесуэлы содержат почти вчетверо больше нефти, чем привычные месторождения. Сланцевой нефти — втрое больше. Какую роль они могут сыграть в мировой энергетике?

По мнению «Международного энергетического агентства», в США добыча «неконвенциональной» нефти достигнет пиковых значений к 2020-му. При этом следует учитывать, во-первых, что МЭА на протяжении последних пятнадцати лет отличается безудержным оптимизмом. Так, в 2004-м аналитики агентства заявляли, что в 2030-м нефть будет стоить 35 долларов. Во-вторых, США находятся в одном из самых привилегированных положений по отношению к сланцевым технологиям — просто потому, что располагают достаточным количеством воды для применения технологии гидроразрыва пласта, и относительно мало населёнными территориями, где возможна «безнаказанная» добыча и массовое бурение шахт. Напротив, тот же Китай с его формально впечатляющими запасами перенаселён и вододефицитен.

В целом, очевидно, что сланцевые технологии могут создать ценовые флуктуации, но переломить общую тенденцию они не смогут. Иными словами, даже если верить МЭА, конец эпохи дешёвой и легко доступной нефти наступил — и это уже навсегда. При этом нефть представляет собой частный случай — вариации на тему кривой Хабберта свирепствуют повсюду.

Посмотрим на традиционных конкурентов нефти. Так, утверждение, что угля хватит почти навечно, отдаёт лукавством. Формально это так, однако, как и в случае с нефтью, общие запасы и запасы, извлечение которых имеет экономический смысл — это две большие разницы. Гораздо меньшая по сравнению с нефтью энергоёмкость угля делает его радикально более чувствительным к показателям EROI — для гигантской части угольных запасов размен затраченной и полученной энергии просто утрачивает смысл. В итоге пик добычи угля тоже достаточно недалёк.

Столь же быстро придётся распрощаться и с дешёвым ураном. Пик добычи урана себестоимостью до 40 долларов за килограмм придётся на 2015-2017 годы, производство отстаёт от потребления третий десяток лет, а большинство новых месторождений содержат бедные и трудноизвлекаемые руды. При этом дороговизна углеродного топлива провоцирует гигантское расширение ядерной энергетики.

Впрочем, отвлечемся от энергетики и займёмся другим минеральным сырьём. Производство ртути достигло своих пределов из-за истощения ресурсной базы ещё в 1962-м, но тогда от токсичного металла достаточно легко «отказались», сократив потребление. Однако, начиная с 1980-х один за другим начали наступать пики добычи редких и редкоземельных металлов. В «упадке» оказались теллур (1984), свинец (1986), кадмий (1989), таллий (1995), цирконий (1994), селен (1994), рений (1998), галлий (2002). Надвигается пик добычи индия. Между тем, использование редкоземельных металлов — во многом основа длинного ряда высокотехнологичных производств (так, рутений используется в производстве авиационных турбин). Для металлов платиновой группы пик будет достигнут в 2020-х.

Всё более ощутимым становится дефицит и более распространённых цветных металлов. для свинца, серебра, цинка в 2030-е, для меди, хрома, никеля, молибдена в 2040-2050-е. При этом, например, медь уже по сути дефицитна. Рост спроса на неё опережает предложение из-за всё более низкого качества добываемой руды и ограниченного количества новых крупных месторождений. Goldman Sachs: «Мы имеем твердое убеждение, что рынок движется в сторону острого дефицита с постоянно расширяющимся кумулятивным дефицитом и растущими среднегодовыми ценами». При этом уже между 1980-м и 2012-м цены на этот металл выросли втрое. Цены на железную руду за тот же период выросли восьмикратно, и это долгосрочная тенденция.

Однако особенно показательна ситуация с золотом. Его производство почти не выросло с начала нулевых, несмотря на пятикратный рост цен и активную геологоразведку.

Наконец, своего рода пиковая ситуация сложилась на рынке продовольствия. Резервов увеличения запашки практически нет — в итоге сейчас на одного человека приходится вдвое меньшая площадь посевов зерновых, чем в начале 1960-х. Рост урожайности крайне замедлен — в 1990-2010-м он составлял лишь около 1% в год. Между тем, мировое население растёт и потребляет всё больше — и разрыв между ростом потребления и темпами увеличения производства всё очевиднее. Как следствие, любой форс-мажор вроде крупной засухи приводит к коллапсу на рынке. Итогом уже стал мировой продовольственный кризис 2007-2008-го, всплеск агфляции в 2011-м — и та же ситуация воспроизведётся в этом году.

Итак, ресурсный кризис будет иметь впечатляющие масштабы и системный характер. Сходные симптомы наблюдались, например перед Первой Мировой — но в существенно более мягкой форме. Нечто действительно похожее характерно, например, для гигантского кризиса конца XVI — первой половины XVII века, имевшего весьма специфичные последствия. Волна войн и восстаний прокатилась от Атлантики до Тихого океана (в Тридцатилетнюю войну в Германии погиб каждый третий). Мировое население заметно сократилось. Политическая жизнь стала чрезмерно активной.

Историк Джеффри Паркер: «Середина XVII века видела больше случаев одновременных крушений разных государств, чем любая другая предшествовавшая или последующая историческая эпоха, и поэтому была названа историками «Глобальным кризисом». В 1640-х годах пала династия Мин в Китае — на тот момент это была самая населенная страна в мире; распалось Польско-литовское королевство — самое крупное государство в Европе; от Испанской монархии — первой в истории трансатлантической империи — отпало значительно количество колоний; восстания охватили всю империю Стюартов — включая Англию, Шотландию, Ирландию и американские колонии. Кроме того, именно в 1648 году покатилась волна городских восстаний по России — крупнейшему государству мира, Фронда парализовала Францию — наиболее населенное государство в Европе, а в Стамбуле — крупнейшем городе мира — подданные задушили султана Ибрагима, и впервые в истории король (Карл I Английский) предстал перед судом за военные преступления».

Воспроизведется ли что-либо подобное на этот раз — далеко не тривиальный вопрос.

Кризис — время сокращения штатов на многих предприятиях, и собственная бухгалтерия обычно первой попадает под сокращение. Ничего удивительного в этом нет: бухгалтерское обслуживание сторонней фирмой обходится дешевле, а опыта у привлеченного по аутсорсингу бухгалтера может быть гораздо больше, чем в вашего штатного.