Кризис оказался недостаточно глубоким, чтобы изменить мировую расстановку сил. Настоящие перемены и потрясения — впереди. Чтобы понять, как мировой кризис повлиял на международную политику, пойдем от противного. Что если бы его не было?

Президента США, возможно, звали бы по-другому. Джон Маккейн мог, несмотря на мрачное наследие уходящей администрации, обойти конкурента на финише. Новый хозяин Белого дома объявил бы (как и Обама) о необходимости восстановить авторитет Америки в мире. Но вместо того чтобы проявить гибкость, он бы попытался усилить идеологический пафос — созвать «союз демократий» и дать совместный отпор автократам.

Скоро президент Маккейн столкнулся бы с реальностью. Две безнадежные войны и непреклонный Иран, рекордный госдолг и неразрывный экономический симбиоз с недемократическим Китаем, строптивая Россия (нет кризиса — нет падения цен на нефть) и растерянные союзники в Европе. Вероятнее всего, Маккейн, будучи опытным политиком, сосредоточился бы на разгребании завалов, пусть и без «перезагрузки».

Не будь финансового катаклизма, Китай не ощущал бы того интеллектуального превосходства над Западом, которое он почти не скрывает сейчас, но все равно обгонял бы развитые страны по темпам роста — и экономики, и амбиций. Россия, напротив, стояла на грани собственного кризиса перегретой сырьевой модели. Москве повезло: обвались она самостоятельно, последствия для ее международного статуса оказались бы куда пагубнее.

Европе в любом случае пришлось бы спасать Грецию и прочих. Может быть, чуть позже. Проблема Евросоюза не долги конкретных стран, а глубокое противоречие между политической и экономической интеграцией: как поддерживать стабильность единой валюты, имея более дюжины разных бюджетов. Отсюда и внутреннее напряжение между «богатыми и дисциплинированными», с одной стороны, и «бедными и безалаберными» — с другой. А это расшатывает политическое единство, получается замкнутый круг.

Больше всего отсутствие кризиса повлияло бы на постсоветское пространство. Джон Маккейн не позволил бы забыть о Грузии и уделил больше внимания Украине. Да и вообще интерес крупных игроков не упал бы так стремительно, как тогда, когда каждый из них столкнулся с собственными трудностями. Россия же продолжала бы конфликтовать с соседями, поскольку интенсивность конфликтов прямо пропорциональна не только степени напора Москвы, но и масштабу поддержки извне, на которую рассчитывают соседние страны.

При самом неблагоприятном сценарии это могло привести к повторению конфликтов, подобных грузинскому, но такая вероятность невелика. «Пятидневная война» и без обвала рынков продемонстрировала лимиты экспансии — и российской, и антироссийской.

Мировой кризис, конечно, помог Москве закрепить «сферу привилегированных интересов», но вместо внешних ограничителей появились внутренние. Получив свободу рук в отношениях с соседями, Россия обнаружила, что эти самые «руки» сейчас мало что умеют делать. Недостаток экономических, политических, а главное, интеллектуальных ресурсов тормозит расширение влияния не меньше, чем противодействие других держав.

Это плохая новость не только для Москвы, но и для соседних столиц. Ведь США и ЕС, по сути, самоустранились, оставив их на попечение России, которая, как выясняется, не готова предложить четкую и продуманную перспективу.

Кризис в одночасье положил конец многолетним дискуссиям в «большой восьмерке» о том, что надо бы пригласить Китай, ведь обсуждать без него глобальную повестку дня бессмысленно. Пекин фактически стал «номером два» в «двадцатке», а «восьмерка» мучительно ломает голову, чем бы теперь заняться. Стоит обратить внимание на важный процесс, ускоренный кризисом. Китай ищет способы сокращения тотальной взаимозависимости с США — созданием внутреннего спроса, расширением географии сбыта товаров, сокращением долларовых резервов за счет их вложения в долгосрочные контракты на поставки сырья. Рано или поздно это создаст ситуацию, при которой немыслимая сейчас конфронтация Вашингтона и Пекина станет возможной.

Джон Маккейн не станет президентом, но его единомышленник имеет шанс победить уже на следующих выборах. Преувеличенные надежды на Обаму, подстегнутые крахом два года назад, сменяются преждевременным разочарованием. Кризис оказался недостаточно глубоким, чтобы изменить мировую расстановку сил и институциональный дизайн, но он послужил катализатором процессов, начавшихся много раньше. Настоящие перемены еще впереди, как, вероятно, и настоящие потрясения.

Федор ЛУКЬЯНОВ, главный редактор журнала «Россия в глобальной политике», Forbes Russia