Экономика России по-прежнему находится в рецессии, внешние шоки не утратили своего влияния, а источников для устойчивого роста не появилось и при текущей бюджетной политике не предвидится – до тех пор, пока не будут сделаны шаги по преодолению структурных диспропорций. Эксперты, участвовавшие в заседании экономического клуба компании ФБК Grant Thornton на тему «А будет ли рост в 2017 году?» сошлись во мнении, что значимого подъема экономики в среднесрочной перспективе не состоится.

Директор Института стратегического анализа ФБК Игорь Николаев представил доклад «Перспективы российской экономики и особенности развития структурных кризисов». Прогнозы на следующий год Всемирного банка, ОЭСР, МВФ, Standard&Poor’s, Moody’s, Минэкономразвития и Банка России предполагают рост российской экономики в пределах от 0,5% до 1,5%. После двух лет экономического спада многие российские и зарубежные эксперты обещают смену тренда экономического развития. По словам Николаева, такие оценки требуют серьезных обоснований. Основными двигателями роста российской экономики в следующем году международные организации и российские официальные структуры считают восстановление внутреннего потребительского спроса вследствие укрепления макроэкономической стабильности и снижения инфляции, стабилизацию цен на нефть, рост совокупного инвестиционного спроса ввиду прогнозируемого роста пополнения товарно-материальных запасов, рост экспорта и инвестиций вследствие роста мировой экономики, конкурентоспособности, улучшение финансовых условий, а также положительные результаты импортозамещения. Однако Николаев называет эти аргументы неубедительными.

Он уверен, что более весомыми станут такие факторы, препятствующие экономическому росту, как невысокая потребительская активность населения (вследствие устойчивого снижения реальных располагаемых денежных доходов в 2015-2016 годах), и отрицательная динамика инвестиций в основной капитал, обусловленная неопределенностью макроэкономической ситуации. Кроме того, негативно на экономическом развитии скажутся и не слишком высокие цены на нефть в 2017 году, и сложная геополитическая ситуация.
Если нынешний кризис – это структурный экономический кризис, отягощенный внешними шоками в виде падения цен на нефть и санкций, то о его реальном завершении можно говорить только тогда, когда будут решены проблемы тяжелых структурных диспропорций в российской экономике (сырьевая зависимость, невысокая доля малого бизнеса в экономике, структурные бюджетные перекосы и т.д.)», — подвел итог Николаев. По прогнозу ФБК, ВВП России снизится в 2017 году на 1% по сравнению с 2016 годом.

Потреблению неоткуда прирасти, а наблюдаемый рост запасов обеспечивает только колебания вокруг тренда

Зампред правления Внешэкономбанка Сергей Васильев также не видит источников роста: нефтяные цены будут устойчивыми, «потреблению неоткуда прирасти, а наблюдаемый рост запасов обеспечивает только колебания вокруг тренда». И движение долей процентов в ту или другую сторону не значат ничего – экономика находится в рецессии, разговор можно вести, скорее, в трехлетней перспективе. Кроме того, «такой вероятный в ближайшие несколько лет фактор, как отмена санкций приведет к росту финансового потока в Россию, инвестиции увеличатся, но возникнут другие проблемы — Центробанку придется что-то делать с притоком долларов. Либо он будет вести нейтральную политику, тогда у нас резко упадет курс рубля и все усилия по импортозамещению, продвижению экспорта, будут напрасны, либо он будет скупать доллары, что не соответствует его политике, но тогда будет расти инфляция в противовес идее о снижении инфляции».

Наиболее рациональный взгляд на ближайшие годы, по мнению эксперта, содержится в документе Минфина – бюджетной трехлетке, но не с точки зрения бюджета, а с точки зрения идеологии: «Это идеология низкой инфляции – только при низкой инфляции возможны какие-то инвестиции и инвестиционный рост». Васильев считает, что Россия находится в типичной ловушке среднего уровня развития, и это долгосрочный фактор: «Ловушка эта, на мой взгляд, связана с переходом от традиционного промышленного развития к инновационному. Под этим понимается резкий рост производительности труда за счет инноваций, интенсивный переток трудовых ресурсов между отраслями и регионами, что тоже является очень важным фактором перехода, и, наконец, – это не только рост качества продукции, но и широкие продуктовые инновации, то есть расширение спектра производимых товаров и услуг, изменение перечня продукции, которая производится в стране и экспортируется. Правительство сейчас это чувствует, и огромные усилия направлены на развитие инноваций, продвижение научно-технологической инициативы». Экономист полагает, что при сочетании этих двух факторов – низкой инфляции на фоне избыточного капитала и создания новой экономики, которая способна воспринять будущие инвестиции, – через 4-5 лет мы сможем перейти к инвестиционному типу роста на уровне 3-4% в год. А рост или падение на один процент в следующем году с качественной точки зрения не будут иметь никакого значения, считает Васильев.

Руководитель Центра исследований экономполитики экономического факультета МГУ Олег Буклемишев отмечает, что ряд документов российских и международных организаций, пояснительная записка к федеральному бюджету этого года, недавний отчет Всемирного банка, заявления экспертов МВФ содержат утверждения о «живучести» российской экономики: «Что с ней не твори – она все выдерживает. Это называют разными терминами, говоря об адаптивности российской экономики, ее привыкании к кризису, устойчивости к серьезному падению. Все это зафиксировано экспертами. Российская экономика, помимо тех больших монополий, которые не считаются ни с какими рыночными факторами, еще состоит из вполне себе живого сектора среднего бизнеса, малого бизнеса, который худо-бедно тоже как-то пытается выживать».

Буклемишев также приводит в пример 1999 год, когда МВФ ошибся со своим прогнозом по России больше чем на 10 процентных пунктов за год, предсказывая спад, а российская экономика вместо этого пустилась в бурный рост. «Строго говоря, она пустилась в рост не потому что снизилась инфляция, или пошли какие-то инновации, а потому что люди, которые сидят в этой живой экономике, пытаются в ней оперировать, они поверили, что что-то хорошее будет происходить. И для этого были созданы минимальные внешние условия. И мудрейшее правительство Примакова-Маслюкова поняло, что оно ничего сделать не может, приняло политику hands-off и в экономику не вмешивалось. Чего о нынешнем правительстве я, к сожалению, сказать не могу – оно всячески гробит те ростки экономического роста, которые у нас могли бы образоваться», – отмечает эксперт.

Ожидаемое сокращение на 5 п.п. расходов федерального бюджета по сравнению со средней величиной предыдущей пятилетки, по его мнению, исключает всякие возможности для экономического роста. «Какая экономика будет расти при такой бюджетной консолидации, которая осуществляется совершенно не там, где должна была осуществляться – люди не получат индексации своих пособий, сократится сеть социальных учреждений». То же самое, по мнению Буклемишева, можно сказать и про денежно-кредитную политику: «При всей моей скептической позиции относительно влияния политики ЦБ на инвестиционный процесс, пятипроцентная реальная процентная ставка, стимулирующая сбережения, о чем ЦБ постоянно пишет в своих отчетах, ограничивает потребление. А без потребления не будет экономического роста».

Вспоминая решение о заморозке пенсионных накоплений, давайте больше не будем говорить о длинных деньгах – длинных денег в этой экономике нет

Экономист делает вывод о том, что в России есть живая часть экономики, «которая хочет и может развиваться в какие-то периоды», но сейчас в этой экономике нет понимания, что будет происходить по целому ряду направлений развития, таких, как например, пенсионная реформа: «Нет понимания, что будет правительство делать с той пенсионной конструкцией 2002 года, которая, очевидно, обрушилась, а новой пока, к сожалению, не придумано. С этой дико неконкурентной экономикой, которая тоже уже достигла своего предела развития – невозможно уже дальше развиваться в той парадигме, с которой мы пришли к сегодняшнему дню. Живая российская экономика наталкивается на эти препятствия, наталкивается на экономическую политику государства. Вспоминая решение о заморозке пенсионных накоплений, давайте больше не будем говорить о длинных деньгах – длинных денег в этой экономике нет. Ну и обстановка пессимизма, которая охватывает широкие слои экспертного сообщества, на мой взгляд, уже разделяется и бизнесом».

Буклемишев добавляет, что российская экономика в ее нынешней конструкции свой пик уже прошла: «Она может чуть подрасти или чуть-чуть упасть, но развития в рамках этой конструкции у нас никакого не будет. И для того чтобы российская экономика росла и развивалась даже не темпами 4%, а хотя бы в 2%, нам нужно что-то «поменять в консерватории», а таких изменений ждать в ближайшее время не приходится».

Два основных источника роста – потребительский и инвестиционный спрос – едва ли станут драйверами положительной динамики 2017 года

Общий диагноз российской экономики – это неадекватность правил игры ситуации и перспективе, следствием чего является в том числе и низкое качество институтов. «При действующей модели мы обречены в лучшем случае на проживание в двухпроцентном гетто роста» – согласен с Буклемишевым советник Института современного развития Никита Масленников. Он добавляет, что в российской экономике все положительные сдвиги тут же откатываются назад: «Экономика – это такая штрих-пунктирная линия с постоянным реверсом. Сентябрь – оживление, октябрь – потребительский спрос пошел резко вниз, инвестиции после рывка в сентябре опять-таки резко ухудшились». На его взгляд, два основных источника роста – потребительский и инвестиционный спрос – едва ли станут драйверами положительной динамики 2017 года. Эффективность экспорта тоже вызывает большие сомнения: «После встречи ОПЕК нефтяные аналитики прогнозируют рост цены Urals, но выше $47 за баррель она все равно вряд ли поднимется, а этого, наверное, тоже недостаточно», – отмечает Масленников. Последним фактором роста остаются материальные запасы: «Но это, как мы знаем, статистический артефакт, можно нарисовать сколько угодно, за ними ничего нет».

Также Масленников не понимает, как могут уважаемые международные организации и российское правительство в своих прогнозах не учитывать важнейший фактор неопределенности в глобальной экономике в 2017 году. «Я назову только три вещи: Трамп с абсолютно непредсказуемой политикой, Китай с запредельным уровнем общего долга под 300% к ВВП, и вся эта ситуация вокруг Brexit и выборов в еврозоне. А выборы, между прочим, в следующем году проходят в странах, на которые приходится 75% ВВП еврозоны. И когда суммируешь эти факторы, у меня возникает ощущение внутреннего холодка. Я не исключаю, что, когда все это даст какую-то синергию, мы улетим в глобальную рецессию, которую может спровоцировать любой из этих факторов», – размышляет Масленников.

«Прогнозы можно какие угодно делать, — размышляет экономист, — но их сбываемость – всегда функция содержания экономической политики. Здесь тоже есть три источника – денежно-кредитная политика, бюджетная консолидация и структурные меры. Какая между ними будет композиция – для меня в отношении следующего года это совершенно непонятно». Бюджетная консолидация, утверждает Масленников, проводится не там, где надо: «Эксперты из года в год говорили – снимите ресурсы с обороны и неадресной социалки и отдайте человеческому капиталу – мы не видим никакого в эту сторону движения. Поэтому бюджет не работает на наращивание конкурентоспособности». Эксперт также предполагает, что бюджет может сам не выдержать своих жестких параметров: «Жесткие параметры тоже понятны: без них мы 4%-ного таргета по инфляции не достигнем, а без этого вообще никак не включается мотор инвестиционного роста. Но где уверенность, что мы достигаем этих 4%? Год предвыборный. Где-нибудь в марте выяснится, что категорически не исполняются указы 2012 года, поэтому давайте внесем поправки, пересмотрим… Я думаю, что закладываемая в проект бюджета 2017 года жесткая бюджетная политика может быть нарушена в силу логики электорального цикла».

«В отчетах госведомств становится все больше столбцов – год к году, месяц к месяцу, месяц к месяцу сглаженный… При желании можно получить почти любую цифру от падения до роста, что нам и преподносится. – отмечает бывший министр экономики России Андрей Нечаев, – Опасной тенденцией становится то, что люди, принимающие решения, не пытаются реально найти какие-то варианты кардинального изменения политики, а занимаются словотворчеством и статистикотворчеством – в попытке убедить не нас, а себя, может быть, таким образом как-то повысить оптимизм хозяйствующих субъектов».

Он согласен с коллегами в том, что нет ни одного драйвера экономического роста: падение реальных доходов в октябре ускорилось, инвестиции демонстрируют колоссальную волатильность. Если говорить о валовом накоплении – там ситуация лучше, но это связано с увеличением прироста запасов и ростом инвестиций в госуправление: «А если говорить об инвестициях в обработку, которые по идее и должны завести экономический рост и дать импульс для технологического обновления, то они падают». По словам Нечаева, близкая к нулевой динамика ВВП (что хорошо после длительного падения) обеспечивается сельским хозяйством, которое в нашей стране является неустойчивой сферой, а также добычей сырья и госуправлением, в то время как обрабатывающее производство демонстрирует спад: «Экспорт, который долгие годы нас выручал и был серьезным драйвером экономического роста, в физических объемах практически стагнирует, в валюте в текущих ценах, понятно, что резко сокращается. Потребительское кредитование, которое тоже долгое время было серьезным дополнительным фактором роста потребительского спроса и роста потребления, схлопывается уже более года. Инвестиции резко колеблются, что говорит о неуверенности хозяйствующих субъектов».

На его взгляд, заслуживает внимания и ситуация в российской финансовой системе. Брутто-ликвидность банковской системы – 2,5 трлн рублей, нетто-позиция за вычетом обязательств перед ЦБ – 1,8 трлн, чистая позиция с учетом валюты – 1,3 трлн рублей. Зависимость банковской системы от ЦБ резко снижается в последние месяцы, дно кризиса ликвидности было пройдено в конце 2014 – начале 2015 годов, после чего началось накопление. При этом кредитование и населения, и хозяйствующих субъектов сокращается, и пока не видно предпосылок для его роста: «Это означает, что деньги в банковской системе, если говорить шире, в стране – есть, но при этом если посмотреть структуру финансирования инвестиций, резко растет доля собственных средств и заметно подрастает доля государственных средств. То есть фондовый рынок и банковский сектор перестали быть источниками инвестиций, что означает: хозяйствующие субъекты, в том числе и банки, крайне пессимистично оценивают ситуацию – не хотят брать на себя риски кредитования населения и реального сектора. О каком в перспективе росте инвестиций мы в такой ситуации можем говорить?», – задается вопросом Нечаев.

Кроме того, экономист подчеркнул, что низкая инфляция как основа инвестиционного процесса все же является не панацеей, а лишь одним из факторов возможного развития: «Инфляция у нас, конечно, далеко не низкая по сравнению с США или Западной Европой, но, тем не менее, похоже, что по этому году она, по данным Росстата, будет около 6%, и весьма вероятно, что в следующем году действительно сбудется мечта ЦБ, и мы выйдем если не на 4%, то на 4,5%. Но где инвестиции, где кредитование реального сектора и прямое снижение ставок кредитования? Ничего этого нет в помине. Это означает, что проблемы надо решать комплексно, создавая благоприятный инвестиционный климат, как ни банально это звучит».

Источник — Economy Times